Татуировка, как эстетическая форма, вызывает противоречивое отношение со стороны традиционных культурных институций, но даже при неоднозначном отношении всегда вызывает живой интерес. Это подтверждает и недавно прошедшая в государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина выставка «Tату», организованная совместно с парижским Музеем на набережной Бранли имени Жака Ширака.

Специально к выставке издательством Ad Marginem был выпущен иллюстрированный каталог, рассказывающий об этапах развития татуировки в разных регионах мира на примере различных материалов: от предметов традиционного искусства до произведений современных художников. Журнал об искусстве Точка ART публикует главу, написанную ведущим специалистом по экспозиционно-выставочной деятельности Александрой Савенковой, в которое рассказывается о татуировках в гравюрах XVIII–XIX веков, представляющих нам Другого, дикаря из дальних стран.

Александра Савенкова. «Знак другого. Татуировка в гравюрах конца XVIII — начала XIX века»

Традиционно принято связывать истоки современной западной татуировки с дальними мореплаваниями, хотя у татуировки есть свои древние корни в Европе. Открытие Нового Света и островов Тихоокеанского региона заново представило эту традицию европейцам в двух формах: в рисунках, сделанных во время морских экспедиций, и на телах привезенных экзотических туземцев (которых также нередко зарисовывали). По всей Европе изображения диковинных нательных украшений расходились главным образом через гравюры. Такое опосредованное знакомство с татуировкой и с другими традициями чужеземных народов приводило к неизбежным искажениям первоначальных смыслов, являясь в значительной степени отражением предыдущего культурного опыта зрителя или автора изображений и репродуцируя миф о диких каннибалах или «благородных дикарях» — Других.

Одним из важных знаков Другого стали модификации тела и татуировки. Внешность, отличная от облика смотрящего, являлась видимым воплощением отличий более существенных. Если сами зрители и художники находились на стороне цивилизации, культуры, знаний и прогресса, то татуированные «дикари» олицетворяли ценности и идеи принципиально чуждые (если не совершенно противоположные).

Как уже было сказано, важным источником реинтродукции татуировки в западном мире в период Нового времени стали привезенные из морских экспедиций рисунки и сделанные по ним гравюры. Помимо основных (геополитических) целей и задач все морские экспедиции имели также и научную составляющую: описание увиденного в новых землях, в частности обитателей. Такие описания снабжались иллюстрациями, и для создания достоверных изображений в состав экспедиций довольно рано стали привлекать художников. Одним из первых европейских художников — участников морской экспедиции был Жак Ле Муан де Морг, посетивший в 1564 году Флориду в плавании под руководством Рене де Лодоньера.

В 1585 году сэр Уолтер Рэли отправил художника Джона Уайта в Новый Свет в составе колонизаторской экспедиции сэра Ричарда Гренвилла. Оба художника оставили акварели с зарисовками местных пейзажей, флоры, фауны и коренных обитателей в традиционных нарядах и украшениях, с нательными узорами. Впоследствии оба комплекта рисунков были гравированы и растиражированы фламандским гравером Теодором де Бри. Это были одни из первых широкодоступных в Европе изображений коренных жителей Америки. Вопрос о том, изображены на рисунках Ле Муана и Уайта татуировки или временная раскраска, остается открытым.

К примеру, Ле Муан не упоминал в своих записях (включенных во второй том «Les Grands Voyages» Теодора де Бри1) о татуировках, но на гравюрах мы видим, что тела индейцев обильно покрыты узорами (которые нередко сопоставимы с узорными костюмами изображенных рядом с ними французов). Передача образа обитателей Нового Света давалась художникам непросто: стремление достоверно задокументировать увиденное сочеталось с невольным следованием устоявшимся европейским изобразительным традициям. Если рисунки Уайта, несмотря на неизбежные условности, довольно живо представляют быт и облик обитателей острова Роанок, то туземцы с рисунков Ле Муана де Морга и гравюр де Бри будто только что вышли с античного форума — это в высшей степени конвенциональные классицизирующие образы.

Американские «дикари» «прочитывались» через привычные образы и понятия, становясь своеобразным отражением европейских визуальных топосов. Туземцы рассматривались главным образом в двух аспектах: как счастливые обитатели земного рая или как одичавшие люди, сопоставимые с европейскими варварами, описанными в античных источниках. Эта двойственность восприятия аборигенов дальних уголков Земли сохранялась впоследствии очень долго. Так, одной из центральных фигур философии Вольтера и Руссо становится «естественный человек» и «благородный дикарь». Но подобное умозрительное философствование о туземцах не мешало европейцам колонизировать их земли и уничтожать их жизненный уклад в угоду представлениям о превосходстве собственной культуры и религии.

В XVIII веке благодаря путешествиям Джеймса Кука в умах европейцев воплощением Другого наряду с американскими индейцами становятся обитатели южной части Тихого океана. Влияние, которое оказали открытия Кука, сложно переоценить. Официальные и неофициальные рассказы о его странствиях многочисленными тиражами печатались на английском языке и в переводах. Обилие иллюстраций, которыми сопровождались тексты (включая первое изображение кенгуру), ошеломили европейскую публику XVIII века. В целом в трех экспедициях Кука с 1769 по 1779 год приняло участие девять художников. Почти все они имели профессиональное образование, двое впоследствии были избраны членами Королевской академии.

В экспедициях художники должны были зарисовывать ландшафты исследуемых территорий, выполнять подробные зарисовки образцов растительного и животного мира, местных обитателей. Инструкцию о том, как должна проходить такая работа, можно найти уже в «Записках Королевского общества» («Transactions of the Royal Society») от 1665 года: «…превыше иных плодов земли следует подробно описывать самих туземцев — как местное население, так и странников, давно живущих в той земле: в особенности их телосложение, очертания, цвет, черты лица, силу, ловкость, красоту (или ее отсутствие), волосы, диету, наклонности и обычаи». Художники следовали этой инструкции, создавая множество изображений идиллических пейзажей и туземцев (которых, правда, наряжали в пышные одежды и наделяли нередко греческим профилем).

В своих экспедициях капитан Кук имел возможность познакомиться с видами и традициями татуировки у обитателей островов Тихого океана. Он ввел в обиход само слово «тату» (от таитянского тату или татау — рана, отметка) и заново представил это явление европейской публике на гравюрах с экспедиционных рисунков. Однако, несмотря на различные экзотические детали, в массе своей изображения «дикарей», сопровождавших издания о странствиях Кука, даны в форме типичных классицистических фигур.

После путешествий Кука почти все последующие английские и европейские экспедиции непременно брали на борт художника. Не стали исключением и российские экспедиции конца XVIII — начала XIX века. Одна из первых русских экспедиций, масштабно и систематически задокументированная в рисунках и гравюрах, — начавшаяся в 1785 году Северо-восточная географическая и астрономическая экспедиция Биллингса — Сарычева (1785–1793).

Фактически эта экспедиция была ответом на третье путешествие Джеймса Кука: она должна была укрепить колониальные притязания России в северной части Тихого океана, а начальником экспедиции был назначен Иосиф Биллингс, участник третьего плавания Кука. По подобию крупных английских морских экспедиций, в состав команды капитана Биллингса был включен художник Лука Воронин. За восемь с половиной лет экспедиции удалось собрать немало интересной и значимой информации о чукчах, алеутах, якутах, жителях Аляски (осенью 1794 года в Кунсткамеру было передано 78 предметов экспедиции Биллингса — Сарычева). На гравюрах, сделанных по рисункам Воронина и вошедших в «Атлас карт и рисунков к путешествию в Северо-восточную часть России и на острова северной части Тихого океана флота капитана Г. Сарычева» (1802), есть пейзажные композиции, сцены из жизни и быта народностей Cевера и портретные изображения туземцев, представляющие для нас наибольший интерес.

Обитатели Чукотки («Женщина Чукотской земли»), Аляски («Женщина острова Кадьяка») предстают на них как сентиментальные героини, будто сошедшие с полотен Ангелики Кауфман или со страниц романов Джейн Остин. Выдают их экзотическое происхождение даже не костюмы и прически, показанные с достаточной степенью условности, а нательные украшения — пирсинг и татуировки, которые художнику не удалось вписать в рамки европейской конвенциональной изобразительности. Татуировки жительницы Чукотки показаны весьма точно, что позволило в дальнейшем антропологам апеллировать к этим изображениям как к свидетельству длинной и непрерывной традиции татуирования северных народов.

Следующим большим изданием по следам экспедиции стал монументальный атлас к путешествию И.Ф. Крузенштерна, в который наряду с картами, планами и начертаниями береговых линий вошли 70 листов с изображениями пейзажей, флоры, фауны и коренных обитателей, которые также выполнили ученики Клаубера (работа была начата в 1803 году и завершена только к 1812–1813 годам). Гравюры были исполнены по рисункам натуралиста Вильгельма Готлиба Тилезиуса фон Тиленау, которому во время путешествия по ряду обстоятельств пришлось исполнять обязанности художника. В трудах участников экспедиции собран богатый материал по регионам Земли, ранее неизвестным россиянам.

Особое место в научных достижениях экспедиции занимают материалы, связанные с посещением острова Нуку-Хива в северной группе Маркизских островов. Российские мореплаватели, равно как и их предшественники, были изумлены внешним видом местных жителей — но, как и их предшественники, описывали экзотических островитян через ассоциации с Античностью: «Красивые люди. Каждый дикарь может служить новым образцом Аполлона Бельведерского».

Участники экспедиции описали татуировку нукагивцев и способы ее нанесения, подметили стилистическое единство татуировки с остальными видами искусства жителей Маркизских островов. Несмотря на то что корабли простояли у берегов Нуку-Хива всего 12 дней, собранные за это время материалы во многом положили начало изучению этнографии этого региона. В начале века самобытная культура островитян еще не была разрушена столкновением с европейской цивилизацией и предстала перед россиянами во всем своем своеобразии и первозданной красоте.

Пожалуй, наиболее интересными и выделяющимися из ряда предыдущих серий можно считать гравюры к кругосветному путешествию В.М. Головнина на шлюпе «Камчатка», исполненные А.Г. Ухтомским (работавшим и при создании серий гравюр к путешествиям Биллингса — Сарычева и Крузенштерна) по рисункам художника экспедиции, выпускника Академии художеств М.Т. Тиханова6. Последний исполнил замечательную серию акварелей и рисунков. Его сохранившиеся рисунки отражают почти все этапы плавания, но пребывание в Русской Америке зафиксировано в них наиболее подробно. Бoльшая часть этих рисунков — портреты жителей Алеутских островов, Кадьяка, острова Ситка и некоторых районов Аляски. Аборигены изображены художником анфас и в профиль. Тщательно выписаны одежда, украшения, оружие и т. д. В сравнении с рисунками к предыдущим экспедициям в работах Тиханова стоит отметить куда бо́льшую этнографическую точность, художник видит в туземцах не умозрительный образ «естественного человека», но живых людей. Едва ли можно считать эти рисунки фотографически точными, поскольку присутствие академической манеры и неизбежных для своего времени условностей в них явно заметно. Но нельзя не оценить попытку передать физиогномические отличия разных народностей и явную смену изобразительной оптики у художника, который не показывает аборигенов как античные скульптуры или не менее бесстрастные образцы флоры и фауны с зарисовок натуралистов, а наделяет их эмоциями и наполняет внутренней жизнью.

Особый интерес представляют пять рисунков, сделанных во время стоянки шлюпа в заливе Румянцева (Бодега): на них Тиханов изобразил местное племя береговых мивок, и это единственные известные изображения данной народности. На одной из гравюр Ухтомского по этим рисункам есть сцена врачевания больного вождя.

На жене вождя отчетливо заметны татуировки на руке и вокруг шеи в виде нескольких рядов зигзагов. Всего на разных рисунках Тиханов запечатлел четырех женщин племени береговых мивок — но только на жене вождя изображены татуировки (из чего можно заключить, что татуировка у этой народности являлась статусным знаком).

В сериях рисунков и гравюр к мореплаваниям XVIII–XIX веков исследователям дан ценный материал для изучения этнографии и антропологии народов, которые к тому времени сохраняли еще свою культурную целостность под напором западной цивилизации (и многие из которых с ходом истории либо утратили ее, либо сами исчезли). Однако эти изображения, будучи, по сути, частью документации масштабных государственных экспедиций, во многом сами носят программный характер, являясь олицетворением господствующих в то время представлений.

Более достоверные характеристики отношения западного мира к туземцам и их обычаям — в том числе к татуировке — можно наблюдать в поле прямого контакта западного общества с гостями из дальних земель. Первые туземцы из Нового Света прибыли в Европу еще с Колумбом: в марте 1493 года каравелла «Нинья» причалила к берегам Лиссабона с десятью татуированными индейцами на борту7. С тех пор представителей экзотических народностей постоянно привозили в Европу на потеху публике (в том числе и королевским особам). Интересное свидетельство этой практики хранится в собрании Государственного исторического музея: это немецкая гравюра первой половины XVIII века, изображающая татуированного мужчину, одного из двух «американских принцев», в 1719 году привезенных в Европу из Южной Каролины Джоном Пайтом. Чтобы привлечь внимание публики к своим татуированным рабам, он придумал для них поддельные имена (Souase Oke Charinga и Tuskee Stanagee) и назвал индейскими принцами, но, к какому племени они принадлежали и кем были в действительности, до сих пор достоверно не установлено. В 1722 году «принцы» оказались в Лейпциге, где их впервые запечатлели на гравюре. Согласно описанию, данному в Лейпциге, татуировки покрывали все их тело: «…на лице… змеи, на груди — изображения солнца, которому они поклонялись, по всему телу — изображения драконов и других иероглифов и знаков».

В Дрездене 2 октября 1727 года «принцев» крестили: в крещении Souase Oke Charinga получил имя Фридрих Кристиан, а Tuskee Stanagee стал Августом Кристианом; он и запечатлен на гравюре из Исторического музея. Татуированные «принцы», привозимые в Европу из дальних странствий, способствовали росту интереса к татуировке, в то же время утверждая ее как один из важных стереотипов о «дикаре» — экзотическом Другом. Сами же туземцы, вырванные из собственной культуры, не приживались в Европе, оставаясь не более чем диковинным зрелищем. Либо они умирали вскоре после прибытия от новых для них болезней, либо судьба их завершалась в безвестности.

Помимо привезенных в Европу аборигенов еще одной и, пожалуй, наиболее интересной областью контакта между культурами были европейцы, так или иначе оказавшиеся в отдаленных землях и проживавшие среди местных обитателей. Экспедиция Крузенштерна встретила на острове Нуку-Хива двух европейцев: англичанина Эдварда Робартса, дезертировавшего с китобойного судна в 1797 году, и француза Жан-Батиста Кабри из Бордо, который одичал и практически забыл родной язык за несколько лет, проведенных на острове. Он научился плавать, как местные обитатели, женился на дочери местного вождя и был на короткой ноге с туземцами. Более того, он прямо и наглядно демонстрировал свою ассимиляцию: все его тело покрывали татуировки. Робартс также был татуирован, но уверял, что никогда не согласился бы на эту процедуру, если бы скудность припасов не заставила его стать гостем вождя Катануа, получить от него угощения, а вместе с ними и отметки на теле. Кроме того, его татуировки были не столь обильны, как у Кабри, у которого они покрывали даже лицо.

В описании экспедиции (издано в 1812 году во Франкфурте-на-Майне), исполненном ее участником, натуралистом Георгом Генрихом фон Лангсдорфом, есть изображение Кабри. Француз показан с модной европейской прической и бакенбардами, его набедренная повязка гораздо более походит на одеяние (по сравнению с тем, что изображено в разных материалах экспедиции на туземцах); если «дикари» представлены всегда статично не фоне пейзажа, то Кабри изображен в активном движении: он натягивает пращу. Единственное, что выдает его необычную судьбу, это покрывающие все тело и лицо татуировки.

В конце двенадцатидневного пребывания русской экспедиции на острове Нуку-Хива Кабри был увезен в Россию, а затем смог вернулся в родную Францию, где дожил до конца своих дней, выступая на ярмарках под именем Кабри Татуированный (Kabris le Tatoue). Помимо гравюры Лангсдорфа есть еще одно знаменитое изображение Кабри — уже в качестве участника представлений и варьете. Здесь он показан в экстравагантном костюме с перьями и в юбке. Если сравнить это изображение с тем, которое было сделано Лангсдорфом, то Кабри приобрел не только экзотический реквизит, но и дополнительные татуировки. Если экзотичность «американских принцев» только подчеркивалась их европейским нарядом, то в случае Кабри даже татуировки на лице не являлись достаточным свидетельством его длительного пребывания среди дикарей — для полного эффекта французу пришлось нарядиться в условный костюм из перьев и листьев (не имеющий ничего общего с одеяниями маркизцев). Когда Кабри умер в 1822 году в Валансьенне, местный музей хотел приобрести и сохранить его тело для исследователей и заинтересованной публики, ведь он был ценным примером того, как татуировки даже европейца сразу превращали в Другого. Для Кабри реинтеграция в свое родное сообщество оказалась делом более сложным, чем интеграция в общество ему совершенно чуждое. Такое положение дел ярко проиллюстрировал Герман Мелвилл в своей книге 1846 года «Тайпи, или Беглый взгляд на полинезийскую жизнь». Когда перед главным героем встает перспектива получить татуировку, она оказывается для него пугающей и непоправимой: «…в один прекрасный день меня изуродуют так, что я уже никогда не посмею вернуться к своим соотечественникам, если даже и представится случай».

Татуировка в гравюрах XVIII–XIX веков предстает перед нами как поверхностно воспринятая примета Другого, дикаря из дальних стран. В сериях к мореплаваниям она показана точно и рационально, подобно тому как художники и ученые экспедиций тщательно описывали и зарисовывали береговые линии, различные растения, диких животных и морских обитателей. Но татуировка в них представлена не как содержательная и важная часть культуры разных народностей, а скорее, как некий неизбежный атавизм «благородных дикарей», живущих в гармонии с природой, но вне благ цивилизации и христианской религии. В изображениях гостей из дальних стран татуировка, напротив, показана совсем не точно и также является скорее ярким знаком чего-то диковинного, причудливого, экзотического — и чуждого. И все же гравюры конца XVIII — начала XIX века сохранили для нас наглядную информацию о традициях и практиках, многие из которых были впоследствии утрачены. Они помогают антропологам, историкам, этнографам и самим потомкам «благородных дикарей» восстанавливать культурное наследие их предков.

---

Виртуальную экскурсию по экспозиции можно совершить в рубрике «Экскурсия для чтения».

Купить книгу можно здесь.

---

Также читайте на нашем сайте:

Антуан Компаньон. «Лето с Монтенем»
Витторио Згарби. «Леонардо. Гений несовершенства»
Павел Алешин. «Династия д’Эсте. Политика великолепия. Ренессанс в Ферраре»
Николай Кононихин. «Офорты Веры Матюх»
Пол Kинан. «Санкт-Петербург и русский двор, 1703–1761»
Конец моды. Одежда и костюм в эпоху глобализации
Николай Кононихин. «Вера. Жизнь и творчество Веры Матюх»
«Метаморфозы театральности: Разомкнутые формы»
Коломна в литературе: пять книг для вдохновения
Дидье Оттанже. «Эдвард Хоппер: мечтатель без иллюзий»
Мюшембле Робер. «Цивилизация запахов. XVI — начало XIX века»
Антология «От картины к фотографии. Визуальная культура XIX-XX веков»
Эмма Льюис. «…Измы. Как понимать фотографию»
Эмма Смит. «И все это Шекспир»
М. К. Рагхавендра. «Кино Индии вчера и сегодня»
Флориан Иллиес. «1913. Лето целого века»
Дневники Вильгельма Шенрока
Филипп Даверио. «Единство непохожих. Искусство, объединившее Европу»
Роберто Калассо: «Сон Бодлера»
Михаил Пыляев: «Старый Петербург»
Майк Робертс. «Как художники придумали поп-музыку, а поп-музыка стала искусством»
«Искусство с 1900 года: модернизм, антимодернизм, постмодернизм»
Петергоф: послевоенное возрождение
Софья Багдасарова. «ВОРЫ, ВАНДАЛЫ И ИДИОТЫ: Криминальная история русского искусства»
Альфредо Аккатино. «Таланты без поклонников. Аутсайдеры в искусстве»
Елена Осокина. «Небесная голубизна ангельских одежд»
Настасья Хрущева «Метамодерн в музыке и вокруг нее»
Мэри Габриэль: «Женщины Девятой улицы»
Несбывшийся Петербург. Архитектурные проекты начала ХХ века
Наталия Семёнова: «Илья Остроухов. Гениальный дилетант»
Мэтт Браун «Всё, что вы знаете об искусстве — неправда»
Ролан Барт «Сай Твомбли»: фрагмент эссе «Мудрость искусства»
Майкл Баксандалл. «Живопись и опыт в Италии ХV века»
Мерс Каннингем: «Гладкий, потому что неровный…»
Мерс Каннингем: «Любое движение может стать танцем»
Шенг Схейен. «Авангардисты. Русская революция в искусстве 1917–1935».
Антье Шрупп «Краткая история феминизма в евро-американском контексте»
Марина Скульская «Адам и Ева. От фигового листа до скафандра»
Кирилл Кобрин «Лондон: Арттерритория»
Саймон Армстронг «Стрит-Арт»