Принеся с собой миллионы человеческих жертв, Вторая мировая война стала еще и культурной катастрофой: многие музеи были разграблены, церкви разрушены, а произведения искусства и библиотеки погибли в огне или были вывезены в качестве «трофеев». Книга «Грабеж и спасение», вышедшая в издательстве «Новое литературное обозрение», рассказывает о судьбе культурных ценностей России, утраченных в те годы. В центре исследования — «военная история» Петергофа, Царского Села, Павловска, Гатчины и древних русских городов Новгорода и Пскова.

Фрагмент главы, рассказывающей о судьбе города-музея Новгорода, оказавшегося под огнем, журнал Точка ART публикует в рубрике «Книжное воскресенье».

Атмосферу, в которой готовилась и проходила эвакуация музейных сокровищ Новгорода, очень хорошо передает рассказ бывшего заведующего объединенным Управлением новгородских губернских музев Николая Григорьевича Порфиридова.

Подобно многим очевидцам тех событий, он описывал начало лета 1941 года как мирное время, когда ничто не предвещало надвигающейся катастрофы. Даже после того, как Германия напала на Советский Союз, новгородцы надеялись, что находятся на безопасном расстоянии от границы, а значит, и от войны. В этом предположении они опирались на исторический опыт, ведь Новгород не становился ареной военных конфликтов с XVII века.

22 июня Порфиридов был в Ленинграде. Оттуда он намеревался поехать на лечение на Кавказ, но, учитывая неопределенность ситуации, на следующий день вернулся в Новгород. В городе полным ходом шли приготовления: окна заклеивали бумагой, во дворах выкапывали щели-укрытия, а на западных подступах возводили противотанковые заграждения. Вскоре начались первые воздушные налеты. Через город проходило все больше и больше беженцев, отступавших воинских частей.

Военные занимали все больше и больше зданий под штабы, городские учреждения были вынуждены практически свернуть свою работу. Число сотрудников музеев сокращалось — мужчин призывали в армию. Оставшимся приходилось по ночам дежурить в кремле, чтобы гасить зажигательные бомбы, а днем они пытались перемещать коллекции в безопасное место. По экспозициям еще ходили посетители: первое время музеям было приказано продолжать работу, и именно из-за этого особо ценные экспонаты оставались на местах.

В Новгороде, как и в ленинградских пригородных дворцах-музеях, тоже были определены (по крайней мере приблизительно) приоритеты в том, что касалось очередности эвакуации коллекций: первыми в очереди числились предметы из драгоценных металлов и камней, а также некоторые экспонаты первого ранга из бывшей ризницы Софийского собора, за ними шли уникальные рукописи и древнейшие книги из библиотеки собора, переплеты которых часто были отделаны золотом, серебром и драгоценными камнями. Этими предметами заполнили два вагона. Директор музея Владимир Андреевич Богусевич и главный библиотекарь Анна Алексеевна Беляева сопровождали эшелон до Кирова — это примерно в 1000 километрах к северо-востоку от Москвы. Следующую партию готовил и отправлял молодой сотрудник Александр Николаевич Семенов. В нее вошли наиболее ценные экспонаты картинной галереи, серебряная литургическая утварь и коллекция монет — в общей сложности около 20 ящиков.

К каждому ящику прилагались подробные списки содержимого, которые затем свели в общий перечень. 27 июля партия была готова к отправке. Семенов вместе с научными сотрудниками Аллой Ивановной Ткаченко и Петровым-Яковлевым сопроводил ее в Киров, а через две недели вернулся в Новгород, чтобы готовить следующую партию.

Ввиду приближения фронта разумней всего было бы сосредоточить имеющиеся силы на эвакуации коллекций, однако приказ пришел другой: музеям продолжать работу для обеспечения культурного досуга красноармейцев. Мантейфель также получил указание замаскировать позолоченный главный купол Софийского собора с помощью серого бязевого чехла, а кроме того, обшить досками и засыпать песком памятник «Тысячелетие России». В принципе это были важные меры, но, по словам Порфиридова, музеи не имели для их осуществления ни финансовых, ни технических средств, ни достаточной рабочей силы. Городские учреждения больше не получали денежных дотаций, а заводы, несмотря на чрезвычайное положение, предоставляли материал только при условии немедленной оплаты. Тем не менее купол удалось укрыть, но памятник полностью скрыть под дощатым кожухом не смогли — его защитили с помощью мешков с песком. Купола Юрьева монастыря, расположенного к югу от города на западном берегу Волхова, покрыли камуфляжной расцветкой.

Только когда уже не осталось никаких сомнений в том, что город будет сдан, Мантейфель получил приказание закрыть музеи и как можно скорее эвакуировать их коллекции. Работа предстояла огромная, ведь нужно было упаковать целиком экспозиции Музея древнего искусства, картинной галереи, Исторического музея и Ризницы. Рабочей силы, особенно мужчин, не хватало, упаковочный материал был в дефиците. Лишь через какое-то время Мантейфелю разрешили взять со склада мебельной фабрики использованные упаковочные материалы; для заполнения пустот в ящиках музейные работники употребляли стружку с ближайшей лесопилки. В последнем поезде, уходившем из Новгорода, музеям предоставили два вагона. Мантейфель и Порфиридов должны были сопровождать груз до Кирова, так как Богусевич к этому времени уже вернулся, чтобы завершить эвакуацию. В своих мемуарах Порфиридов описал это путешествие, которое казалось ему бесконечным. Добравшись «ясным августовским утром» до Кирова, они узнали, что советские войска оставили Новгород.

Большую озабоченность у Порфиридова вызывало хранилище произведений древнерусского искусства, находившееся не в Детинце, а в церкви Иоанна Предтечи на Торговой стороне, где, по его воспоминаниям, хранились сотни икон из церквей и монастырей со всей округи. Городской совет решил, учитывая ограниченные транспортные возможности, оставить иконы на месте и позднее отправить их на барже вместе с особо тяжелыми предметами, такими как колокола Софийского собора и его бронзовые врата, отлитые в магдебургской мастерской в XII веке3. Этот план осуществить не удалось. Иконы остались в церкви, во время боев она сгорела от прямого попадания артиллерийского снаряда; в пожаре погибло все иконописное собрание. Колокола и бронзовые храмовые врата только в августе были погружены на два плота1, но в один из них попала бомба, и он затонул. Два самых крупных колокола не смогли втащить на плот, их закопали на берегу Волхова, где они и пережили немецкую оккупацию. Бронзовые же врата на плоту длинным водным путем попали в Кириллов, примерно в 600 километрах к северу от Москвы, и, таким образом, оказались в безопасности. Их эвакуацию немецкие оккупанты восприняли особенно болезненно, так как, с их точки зрения, эти врата в силу своего происхождения относились к «немецким» культурным ценностям, которые специалисты непременно хотели заполучить.

Несмотря на все усилия, значительная часть новгородских музейных фондов осталась невывезенной: большинство ценных икон из собрания Музея древнерусского искусства в Софийском соборе, крупная коллекция монет, фотоархив из нескольких тысяч негативов на стеклянных пластинках, библиотеки и многое другое. Иконы пострадали первыми, так как за несколько дней до ухода частей Красной армии из Новгорода в главный купол Софийского собора попал немецкий снаряд.

Документация немецких и русских экспертов

Немецкие эксперты осмотрели культурные объекты Новгорода при ближайшей же возможности. Одним из первых, в начале сентября, прибыл археолог и асессор военной администрации Райнхольд Штренгер. В это время в восточной части города еще шли бои, поэтому он был вынужден ограничить свою инспекцию Софийской стороной. Здание картинной галереи Штренгер нашел нетронутым, а вот экспозицию русского «Музея пропаганды», которая, впрочем, по его мнению, не содержала предметов, представляющих художественную ценность, солдаты уничтожили5. «Архиепископская библиотека», как назвал ее Штренгер, была заперта — ее контролировала и охраняла городская комендатура. Софийский собор сохранился невредимым, за исключением главного купола; предметы, «наиболее значимые с искусствоведческой точки зрения», русские, по его заключению, эвакуировали.

Тем не менее Штренгер велел запереть собор, «ибо существовала опасность, что посетители унесут элементы ценных произведений искусства». О конструктивном состоянии построек данные Штренгера крайне скудны; он обещал описать его более подробно в одном из следующих отчетов.

Примерно в то же время, возможно, даже чуть раньше, но не позднее начала октября в Новгороде должен был находиться и фотограф Эрнст Бауман. Среди его фотографий есть снимки Софийского собора с северо-запада, на которых не видно никаких повреждений. Бауман осмотрел и интерьер собора, сделал несколько снимков иконы Богородицы в иконостасе; кроме того, сохранились его фотографии, сделанные внутри других новгородских церквей.

Пономарев также описал ситуацию во время и сразу после взятия города немецкими войсками. Согласно его изложению, немецкие самолеты бомбили Детинец только в тот день, когда вермахт занял Софийскую сторону. Оставшиеся в городе жители использовали кремлевские церкви в качестве бомбоубежищ, потому что пилотам люфтваффе, очевидно, было приказано церкви не бомбить. Во время штурма города один снаряд попал в Софийский собор, пробив дыру над средокрестием и повредив северо-западную его главу, другой снаряд попал в южную половину здания рядом с колокольней. Лишь позже загорелись дома в южной части кремля. На Торговой стороне, по воспоминаниям Пономарева, во время пятидневных боев, предшествовавших форсированию Волхова немецкими войсками, была серьезно повреждена только церковь Спаса Преображения; однако знаменитые фрески Феофана Грека (вторая половина XIV века) практически не пострадали.

Значение этого византийского художника для развития русской живописи обусловлено необычайной выразительностью его почти монохромных произведений. Другие церкви, по словам Пономарева, от артиллерийских обстрелов и воздушных налетов не пострадали, а были подожжены по приказу Сталина — пять на Софийской стороне и девять на Торговой.

Впрочем, древним каменным стенам огонь был не страшен; только церковь Святых Флора и Лавра получила сильные повреждения от пожара — предположительно, из-за того, что в ней хранились горючие материалы. Таким образом, на тот момент, когда в Новгород вступили немцы, памятники архитектуры в основном были в целости и сохранности. С точки зрения Пономарева, действительно фатальные последствия для культурного наследия имел не штурм города, а сменившая его долгая фаза позиционной войны.

Зимой 1941–1942 годов фронт в районе Новгорода практически стабилизировался, и в течение следующих двух лет германские и советские части стояли на Волхове напротив друг друга. Теперь Новгород обстреливала Красная армия, и хотя этот обстрел был не особенно интенсивным, близость к фронту привела к разрушению или тяжелому повреждению большого числа памятников архитектуры3. Первой жертвой стала церковь Иоанна Предтечи, купол которой был про- бит одним или несколькими снарядами в начале сентября.

В результате возник пожар, и в нем сгорела значительная часть хранившихся в храме музейных коллекций: Пономарев пишет о десятках тысяч предметов, включая примерно 3000 икон и все собрание его деда Василия Степановича Передольского. Конфискованное в 1930-е годы, оно было включено в новгородские музейные фонды на том основании, что там якобы будет безопаснее, чем в деревянном доме, который легко мог сгореть. По иронии судьбы дом Передольских оказался в числе немногих уцелевших жилых домов на Торговой стороне. Знаменский собор также загорелся от попадания артиллерийского снаряда. Пожар уничтожил иконостас XVIII века, но росписи практически не пострадали, кроме разрушенного купола и апсид. Такой же или похожей была судьба многих церквей в центре Новгорода в начале оккупации. В той мере, в какой он мог их осмотреть, Пономарев фиксировал все повреждения, но церкви к востоку от старого города были ему недоступны, они-то и пострадали больше всех. В селах на восточном берегу реки разрушения церквей продолжались и в более позднее время.

В некоторых случаях от них остались буквально груды камней — так было с церковью Спаса на Нередице и церковью Успения на Волотовом поле. Спасскую церковь разрушили еще в октябре 1941 года, Успенская же превращалась в руины постепенно, в ходе боев, длившихся около двух с половиной лет. Описания Пономарева в основном соответствуют тому, что мы можем прочесть и в отчетах немецких наблюдателей, приезжавших в Новгород осенью и зимой 1941–1942 годов, чтобы оценить состояние архитектурных памятников и особенно фонды движимых культурных ценностей; отчасти их рапорты, вероятно, основаны именно на его информации.

После осмотра пригородных дворцов Ленинграда в ноябре 1941 года в Новгород отправилась группа сотрудников Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга в составе Герхарда Вундера, Гюнтера Штёве и Георга фон Крузенштерна. Судя по их донесениям, ситуация резко ухудшилась. Все здания Детинца, за исключением одного, находились в достаточно хорошем состоянии, поэтому в них разместились испанские солдаты; они-то, по словам коменданта города, и предались столь безудержному мародерству, что ради защиты собора Святой Софии ему пришлось обратиться к католическому капеллану и просить его «положить предел <…> сувенирному безумию». Интерьер собора был полностью разорен. От располагавшегося в нем «Антирелигиозного музея» остались лишь несколько плакатов, пустые витрины, шкафы и таблички с подписями к экспонатам. Поврежденные экспонаты, разломанная рака, ценные церковные облачения, образцы одежды мирян и другие текстильные изделия, вышивки, знамена, штандарты и «остатки знаменитой коллекции Библий» лежали вперемешку среди обломков простреленного купола. На хорах еще нашли «красивую старинную мебель». Все оконные стекла были разбиты, так что предметы покрывал снег и лед.

Городские архивы тоже сильно пострадали. Церковные книги и акты гражданского состояния, которыми особенно интересовался Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга, были, за несколькими исключениями, уничтожены; документы последних лет, как выяснил Крузенштерн у знающей местной жительницы, советские войска сожгли перед уходом, а давние документы сгорели вместе с местом их хранения — церковью Троицы. Более благоприятная ситуация была в соборе Сошествия Святого Духа, где делами заполнили подвал и все поделенное на три этажа здание церкви; документы лежали на полках, аккуратно связанные в пачки и подписанные. Большинство из них составляли недавние документы городских органов советской власти Старой Руссы, Тихвина и других районных центров; кроме того, там был один архив из Пскова и пять церковных книг. Когда Крузенштерн осматривал архив, через незапертый проход из жилой и административной части в церковь вошли солдаты, собиравшиеся забрать на дрова ступени лестницы и часть полок. Он потребовал от коменданта города немедленно опечатать архивные помещения, тем более что на них уже имелась охранная грамота от уполномоченного представителя начальника армейских архивов.

В здании бывшей владычной библиотеки в Детинце, где после революции собрали архиепископскую библиотеку, библиотеку дворянского собрания и коллекцию книг из окрестных усадеб, положение было не менее плачевным. Вундер, Штёве и Крузенштерн знали от Райнхольда Штренгера, что в день взятия города библиотека была в целости и сохранности. Теперь же в ней не было ни окон, ни дверей. Книжные полки разобрали на дрова солдаты (как утверждалось, из Голубой дивизии). Ценные книги XVII, XVIII и XIX веков валялись в беспорядке, покрытые мусором, снегом и «человеческими нечистотами». Многие книги пошли на уплотнение окон и дверей в жилых помещениях солдат. Другое здание, ранее отданное под музей, — Златоустовская башня, часть кремлевской стены, в которой с XIX века находился Исторический музей, — еще советскими войсками было превращено в жилое помещение. Культурных ценностей там не обнаружили, вместо них имелись топчаны, соломенные тюфяки и столы. Только в вестибюле еще остались церковный колокол, несколько каменных плит и другие крупные предметы, которые не смогли вывезти из-за их габаритов и веса.

В небольшой церкви рядом с собором, которая, судя по вывеске, до начала войны тоже была музеем, испанцы устроили кузницу. Все остальные постройки в Детинце переоборудовали под жилье для военнослужащих. Состояние всех исторических зданий было отчаянным. Только памятник «Тысячелетие России» в ноябре 1941 года еще стоял на своем месте неповрежденным.

---

Грабеж и спасение: российские музеи в годы Второй мировой войны / Коринна Кур-Королев, Ульрике Шмигельт-Ритиг, Елена Зубкова при участии Вольфганга Айхведе; пер. с нем. К. Левинсона. — М.: Новое литературное обозрение, 2024. — 552 с.: ил. (Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»)

---

Главы из других книг издательства на сайте журнала:
Русские художники в Берлине: глава из книги Марины Дмитриевой «Аллотопии»
Русская эмоциональная культура: глава из сборника «Сквозь слезы»
«Охота на нового Ореста»: глава из книги Паола Буонкристиано и Алессандро Романо
Художественное подполье: глава из книги Светланы Макеевой «Рождение инсталляции»
Больше не цвет: глава из книги Мишеля Пастуро «Белый»
Зависть, ревность, вероломство: глава из книги Мишеля Пастуро «Желтый. История цвета»
Цена выживания: глава из книги Питера Брауна «Мир поздней Античности: 150–750 гг. н.э»
Книга про Иваново: город невест и художников глазами Дмитрия Фалеева
Разговоры со студентами: глава из книги Дмитрия Крымова «КУРС»
Иван Чуйков, художник, владеющий словом: глава из книги «Разное»
«Джотто и ораторы»: глава из книги Майкла Баксандалла
«Новое недовольство мемориальной культурой»: глава из книги Алейды Ассман
Последние романтики: глава из книги Михаила Вайскопфа «Агония и возрождение романтизма»
На сломе эпох: глава из книги «Иван Жолтовский. Опыт жизнеописания советского архитектора»
«Театр Роберта Стуруа»: глава из книги Ольги Мальцевой