Главная Книги«Прошедшее время несовершенного вида… и не только»: глава из книги Гриши Брускина

«Прошедшее время несовершенного вида… и не только»: глава из книги Гриши Брускина

08 октября 2023

Гриша Брускин — один из самых известных в мире художников, вышедших из советского неподцензурного искусства. Впервые под одной обложкой собраны произведения, поставившие Брускина в ряд самых значимых писателей своего поколения, а визуальные материалы из личного архива автора открывают для читателя еще одно измерение этих текстов, помогающее ощутить в них дыхание истории.

До 1986 года его художественные работы были известны немногим, а в 1988-м — стали сенсацией на первом московском аукционе Sotheby’s, где были проданы за рекордную по тем временам сумму. Этот эпизод — лишь небольшая часть вошедшего в книгу документально-биографического полотна, в котором Брускин показывает парадоксальную встречу частного человека и большой истории. Краткую хронологию тех событий журнал Точка ART публикует в рубрике «Книжное воскресенье».

Брускин использует остраненный, детский взгляд на окружающий мир, делающий короткие документальные зарисовки такими же выразительными, как зрительные образы его художественных работ.

Гриша Брускин «Прошедшее время несовершенного вида… и не только»

Брускин — Гуггенхайм

Работник «Межкниги» привел ко мне западного бизнесмена, активно скупавшего работы неофициальных художников. Увидев вторую часть «Фундаментального лексикона», он сказал:

— Гриша, ты не должен давать эту работу на аукцион Sotheby’s. Продай ее мне, и она будет висеть в лучшем музее мира — Гуггенхайме.

В качестве доказательства бизнесмен достал папку и, раскрыв, протянул ее мне. Я увидел на компьютере напечатанный список:

Калинин — «Тэйт галери»
Плавинский — Национальная Вашингтонская галерея
Штейнберг — музей «Модерн Арт»
Янкилевский — Метрополитен
Булатов — «Фрик колекшен»
Пурыгин — Центр Помпиду

Наконец я добрался до себя: Брускин — Гуггенхайм.

Я его прогнал.

Все под контролем

1 июня 1988 года в уже упомянутом зале на Каширке состоялся мой перформанс «Рождение героя». По сценарию, у меня на руке была красная повязка дружинника. Перед самым началом я вышел на улицу перекурить. Подъехала милицейская машина, вызванная каким-то доброхотом. Приняв меня за всамделишного дружинника, милиционер спросил:

— Ну, что там происходит?
— Все под контролем, — правдиво ответил я.

Менты отвалили.

Фашисты

Выставка «Художник и современность» разбудила спящий муравейник московской художественной жизни.

На выставке я впервые в своей жизни встретил арт-дилера — симпатичного чикагского галериста Билла Струве, с которым мы начали сотрудничать.

В Москву, почуяв новый свежий воздух, потянулись западные коллекционеры, арт-дилеры и музейщики. Власти, в свою очередь, сообразили, что на недавно презираемом искусстве можно зарабатывать неплохие деньги.

Музей изящных искусств города Берна решил организовать выставку художников московского андерграунда. В связи с этим в Москву приехал директор музея Ганс-Кристоф фон Тавель.

Посетив мастерские художников совместно с швейцарским дипломатом Мартином фон Вальтерскирхеном, он отобрал работы, включая мою большую картину «Логии». Выставка впоследствии была названа «Живу — Вижу» по одноименной картине Эрика Булатова.

Министерство культуры решило воспользоваться случаем и навязать заграничным гостям ряд официальных художников. Швейцарцы ответили вежливым отказом, после чего министерские чинуши стали величать их не иначе как фашистами.

Гласность не вседозволенность

Отобранные произведения должны были быть одобрены специальной комиссией Министерства культуры. Незадолго до заседания комиссии меня вызвал к себе высокопоставленный чиновник министерства, ответственный за культурный экспорт. Чиновник сообщил: накануне вышедшая «Правда» оповестила советских людей, что «гласность не вседозволенность», и настоятельно посоветовал мне отказаться от участия. Экспорта такого рода идей на Запад страна не допустит.

Хитрость

Это была первая музейная выставка, и участие в ней представлялось мне очень важным. Посоветовавшись с фон Тавелем, мы решили пуститься на хитрость. Приготовив мыльный раствор и нанеся его на масляную поверхность тридцати пяти панелей, из которых состояла картина, я на обезжиренных холстах гуашью написал невинные мотивы.

Приглашенный из Швейцарии музейный реставратор сфотографировал фрагменты до и после экзекуции. Преображенное произведение предстало перед глазами членов высокой комиссии и было одобрено. Когда картина прибыла в Берн, реставратор взял теплую воду, вату и, смыв гуашь, легко восстановил оригинал.

Гриша Брускин «Фундаментальный лексикон», 1986 © ГТГ

Истинная духовность

Эдик Штейнберг со своей женой Галей Маневич первыми среди неофициальных художников побывали в Париже на персональной выставке Эдика в галерее Клода Бернара. Вернувшись и критикуя Францию за коммерциализацию искусства, он время от времени забывался и переходил на восторженный тон. Доходил до того, что, мол, неплохо было бы там и пожить.

— Эдик, — строго напоминала Галя, — истинная духовность — в России.

Внес предложение

Штейнберг был включен в состав участников выставки «Живу — Вижу». Решив, что его работы собираются показать не должным образом, он отказался участвовать.

Два фона — г-н фон Тавель и г-н фон Вальтерскирхен — пришли к художнику домой уговаривать изменить решение. Не зная иностранных языков, Эдик попросил Алесю быть переводчиком. Швейцарцы сказали, что Штейнберг замечательный и важный художник и что выставка без его произведений будет неполной.

Алеся перевела.

Принявши перед этим слегка «на грудь», Эдик обратился к Алесе. Забыв, что перед ним женщина, он внес предложение:
— Старик! Переведи — пусть идут в жопу!
Алеся перевела:
— Господин Штейнберг благодарит, но не считает свое участие в выставке возможным.

A la Марина Абрамович

Моя мастерская находилась в самом центре Москвы, на площади Маяковского, на чердаке трехэтажного дома пушкинских времен. Вход был со двора, с черной лестницы, и являл собой разительный контраст с фасадом, который выходил на улицу Горького и выглядел на редкость симпатично.

Невообразимую грязь двора, включавшего классическую гоголевскую лужу, удачно дополняли контейнеры с обглоданными костями a la Марина Абрамович, которые выносили из бывшего внизу магазина «Колбасы».

Недобрые серые крысы время от времени шныряли из контейнера в подъезд и обратно.

Во тьме мастерской

В Москве появился деловой человек из Парижа по имени Альварес. Он стал бойко покупать картины неофициальных художников, сообщая, что собранную коллекцию собирается подарить Центру Помпиду или в музей Гуггенхайма. Художники встрепенулись.

Встретив Альвареса на выставке Эдика Штейнберга, я договорился с ним, что после банкета он придет в мастерскую посмотреть работы. Альварес пришел на банкет в сопровождении дамы со звучной в России фамилией Римски-Корсакофф.

Поздно вечером я, моя жена и Альварес, прихватив «Римского-Корсакова», направились в студию. Войдя в подъезд, мы обнаружили, что советская власть, нагадив в очередной раз, отключила свет во всем доме. Чиркая спичками, мы поднялись на чердак и проникли во тьму мастерской.

Гриша Брускин «Алефбет». Инсталляция. Шпалера © Niewe Kerk, Амстердам 2012

Запалив свечу

Запалив свечу и освещая фрагменты, я показывал парижанам мой «Фундаментальный лексикон». Реакции не последовало. Гости были абсолютно равнодушны к увиденному.

На следующий день Алеся при свете дня с помощью утюга безуспешно пыталась вытравить следы воска, накапавшего со свечи на картину. Встретив Альвареса во время аукциона Sotheby’s, она показала ему «родимые пятна» памятного вечера.

Через пару дней бизнесмен опять появился в мастерской с просьбой продать ему чтолибо как старому знакомому. Я отказался. Спустя два года, почувствовав, что наступил подходящий момент, Альварес пустил собранную в Москве коллекцию с молотка на одном из нью-йоркских аукционов.

Апогей

Апогеем начавшегося вокруг советского неофициального искусства ажиотажа явился аукцион русского авангарда и советского современного искусства, проведенный Sotheby’s в Москве.

В СССР государство имело монополию на искусство. Художественный рынок полностью отсутствовал. На всю страну было пять-шесть коллекционеров, интересовавшихся неофициальными художниками, которым авторы, как правило, дарили работы.

Слова «галерея» и «аукцион» не были в обиходе. У нас были весьма примитивные представления о западной художественной жизни.

Однажды знакомый художник, показав каталог продажи современного искусства Sotheby’s, поведал мне, что попасть на страницы подобного издания означает мировое признание. Участники Московского аукциона отнеслись к предстоящему событию с трепетом.

Личное разрешение

Инициатором события был блистательный знаток современного искусства Симон де Пюри, глава европейского отделения аукциона, куратор коллекции барона фон Тиссена.

Симон посетил мастерские художников в Москве. Познакомился с европейскими коллекциями русского андерграунда. Изучил опубликованные на Западе статьи и исследования на эту тему.

Составил список художников и представил его Министерству культуры. Под натиском чиновников аукционисты пошли на компромисс и включили в число участников несколько официальных художников. У меня было отобрано шесть картин, включая «Фундаментальный лексикон», для которого потребовалось личное разрешение нового министра культуры.

Нижестоящие чины наотрез отказались брать на себя ответственность, мотивируя это в частных беседах тем, что, разрешив, они рискуют потерять работу и оставить жен и малых детей голодными.

Культурное сафари

Время для предстоящего события было выбрано удачно. С одной стороны, цены на художественном рынке на Западе накануне рецессии достигли апогея, с другой — завороженный мир с восторгом и надеждой следил за горбачевскими инициативами.

Аукцион был прекрасно разрекламирован. Sotheby’s организовал выставки в столицах искусств — Нью-Йорке, Лондоне, Париже и Кельне, сопроводив их лекциями специалистов.

Путешествие в Россию будущих коллекционеров-покупателей было заранее интересно спланировано. Им гарантировали беспрепятственный беспошлинный вывоз приобретенных произведений на Запад. Это было своего рода культурное сафари. Русские «аборигены» не входили в состав покупателей, поскольку коллекционеров с деньгами в стране не было. Расчеты производились в западной валюте, наличие которой у советского человека считалось уголовным преступлением.