«Orange Art Foundation» и издательство «СЛОВО/SLOVO» представляют первый том избранных дневников художника Вильгельма Шенрока. Эти дневниковые записи, как говорится в предисловии Антона Успенского, правомочно рассматривать и как литературное произведение, где есть герой и его дар, есть прекрасная дама и женщины ближнего круга, есть заключение в узилище и последующее освобождение. Склонность к большой форме и вербальная зависимость характерны для русского художника, большинство из которых пишут или мечтают написать «роман», независимо от того, чем они занимаются: литературой, живописью, кинематографом. Общность интересна, когда она сопрягается с индивидуальностью. Индивидуальностью творца, в зарослях текста которого разбросаны всхожие семена личной просодии, придающей написанному уникальный ритм и обнажающей суть: «С утра занимался ловлей слов».

Тексты Вильгельма Шенрока — это не только описание личных событий в жизни автора, но это и рефлексия художника о процессах, происходивших в неофициальном советском искусстве 1970–1980-х годах и позднее, в постсоветском искусстве.

В первый том издания вошли дневниковые записи Вильгельма Шенрока, которые он вел с 1973 по 1977 годы, интервью Шенрока с ведущими российскими художниками и критиками — Екатериной Дёготь, Виктором Мизиано и Дмитрием Приговым, а завершает первый том список выставок и перформансов, в которых Вильгельм Шенрок принимал участие. В рубрике «Книжное воскресенье» журнал об искусстве Точка ART публикует фрагмент вступительной статьи Антона Успенского «Ловец снов» и дневник 1973 года, который художник писал в Сибири, куда был сослан на строительство нефтегазопровода Самотлор — Альметьевск.

.

---

Ловец снов

Формат дневника как способ самоосуществления — не редкость для ищущего художника. У Вильгельма Шенрока сверх публикуемых дневниковых записей существует даже своеобразная ante biography — «предавтобиография». Из нее в том числе можно узнать, что он в возрасте около двух месяцев от зачатия слышал «великого Карузо из громкоговорителя на талды-курганском базаре», что, впрочем, не повлияло на ход беременности. Причем начинается эта история не с зачатия, а с выхода автора из Универсума — обостренное внима¬ние к личностному Шенрок экстраполирует и на весь свой перинатальный период с запасом. У этого художника почти все замышляется и (или) делается с профицитом: сверх, впрок, с избытком, с опережением.

Текст дневников Вильгельма Шенрока наполняется тремя основными потоками: немногими событиями личной биографии, цитатами из литературы или упоминаниями о ней и плотно выстроенной авторской речью, стилистически схожей со стихотворениями в прозе. Позиция автора двойственна сообразно духу времени: он пишет для себя и для вечности одновременно (встречается даже прямое указание о необходимости печатать зачеркнутую фразу именно в таком виде — прямо-таки обращение к «товарищам потомкам»!). Экзистенция художника практически очищена им от бытовых деталей, например, упоминание о процессе еды или о продуктах встречается лишь пару-другую раз. Процесс письма будто стряхивает с автора весь эфемерный сор: «Писать — приближаться к смерти, теряя чувство реальности, передвижение само по себе событие. Самый короткий способ отречения от реальности».

Не будучи отшельником и затворником, он отмечен маркерами своего времени: идет на популярный спектакль «Добрый человек из Сезуана» в Театр на Таганке, неоднократно цитирует строчки Владимира Высоцкого, смотрит «Зеркало» Андрея Тарковского. Литература, составляющая его чтение, также показательна: Чехов, Хемингуэй, Ремарк, Ромен Роллан, Ионеско, Кафка, Чапек, Микеланджело, Брехт, Ленин — узнаваемая книжная полка рефлексирующего советского интеллектуала. О своем поступлении в «Строгановку» записывает: «плечо вывернуто, шея не построена, фигура не стоит» — мнение одного из членов приемной комиссии о его рисунках, набор оценочных формул академического реалиста.

Выдумывает историю отношений с невероятно популярной тогда, после главной роли в «Зеркале», актрисой Маргаритой Тереховой и подравнивает: «короткий век, маленький роман». Год спустя, 16 марта 1977 г., устраивает вечер встречи с Андреем Тарковским и Маргаритой Тереховой в МВХПУ, получает «благодарность за организацию встречи и выговор за халатное распространение билетов». После просмотра «Зеркала» записывает: «плоть Тереховой уничтожила фильм». Задумывает и тут же начинает снимать документально-художественный фильм, договаривается с актрисой и 25 марта 1977 г. «за 3 часа мы отсняли 5 пленок», а затем анализирует происходящее: «Приближение к Тереховой связано с самолюбием, а не с тщеславием» и продолжает работать над фильмом. Премьера «Автопортрета» состоялась осенью 1977 г., после просмотра ректор училища сказал автору: «Техникой владеете, идеей нет. Посмотрите на тех, кто воздвигает ком. стройки и т. д. …Мрачно. Пессимистично, жить не хочется».

Дневниковые записи литературного свойства выказывают свои логико-сенсорные приоритеты, формулировки порой достигают афористичной яркости, но чаще они субстанциональны, чем универсальны. Вот некоторые из них, способные выжить вне контекста: «Слово — лишь трафарет мысли», «Я думаю глазами!», «Извращений нет, есть отсутствие культуры». Авторефлексия наиболее выпукла и личностна, на мой взгляд, в таких максимах: «Иметь энергии больше, чем требует повседневность, это значит быть художником!»; «Как художник я формировался в одиночестве. Вначале я решил стать художником, позже думал, что рожден им, сейчас понял, что обречен им быть»; «Всю жизнь нельзя писать кровью, но когда ею пишешь, понимаешь, во имя чего жил».

Семидесятые обрисованы в характерных тогда диалогах с великими, когда Шенрок (как и многие другие) «шел по следу Хемингуэя: читал „Фиесту“, выследить, как он пишет, не удалось», или записывал озарение: «Мне повезло с рождением — я родился гением!» — практически цитата из дневника Сальвадора Дали, помрачившего тогда умы большинства советских сюрреалистов. Но соотечественники не вызывают сходного азарта, например: «Современная поэзия: образы мелькают, как столбы за окном поезда». Зато личные достижения искренне вдохновляют («Кажется, я расковырял русский язык!») и не смущают локальностью открытий («Новый литературный жанр: ТЕКСТЫ — ни стихи, ни рассказы, ни романы, ни эссе, ни притчи, ни трактаты, ни поэмы — все сразу»).

Вот такой узнаваемый и непонятный, синхронизированный и герметичный, включенный в свое время и самовластно отключающий его ход художник — Вильгельм Шенрок. Удивительно, что всего сорок лет спустя дневники оказались архаическим жанром, а местом фиксации и хранения мыслей стали сегодня текучие и прозрачные социальные cети. Но тем дороже стоят слова, сохраненные подобным «аналоговым» способом.

Эти дневниковые записи правомочно рассматривать и как литературное произведение, где есть герой и его дар, есть прекрасная дама и женщины ближнего круга, есть заключение в узилище и последующее освобождение. Склонность к большой форме и вербальная зависимость характерны для русского художника, большинство из которых пишут или мечтают написать «роман», независимо от того, чем они занимаются: литературой, живописью, кинематографом. Общность интересна, когда она сопрягается с индивидуальностью. Индивидуальностью творца, в зарослях текста которого разбросаны всхожие семена личной просодии, придающей написанному уникальный ритм и обнажающей суть: «С утра занимался ловлей слов».

Антон Успенский,
член Союза художников, кандидат искусствоведения, ведущий научный сотрудник Отдела новейших течений Государственного Русского музея

---

1973

ГЛАВА: «ПЫТЛИВЫЙ»

10.08.1973
Был план: отпуск без содержания на два месяца. Покой. Море. Солнце.
Заявление не подписано. Сижу в Тавде. Уехать нечем. Жара, пыль. Денег 3 р.
Досадно. Счастьице близенько было.
Думал, приеду в Новороссийск на другой день после тебя. Встречу тайно Майю, и мы условимся, что когда вы приедете на косу, ты поплывешь, а я вынырну перед носом!!!

11.08.1973
Спал на вокзале. Меланхолия — диверсия тыла! Очень опасное явление. По значимости и сфере влияния она не уступает радости и даже превосходит ее системой обобщения. Начинается она с противоречия замыслам и доходит до наглого пренебрежения ими, превосходство и неоспоримость ее настолько очевидны, а замыслы твои хотя и прекрасны, но по меньшей мере глупы и наивны, что переходишь на ее сторону и «ОБОЗРЕВАЕШЬ» руины своих замыслов вообще.
Нельзя быть слишком доверчивым к своим замыслам, тем более, когда они зависимы скорее от обстоятельств, нежели от собственной настойчивости. Если вдруг стало холодно, значит, был слишком доверчив.
Сейчас, когда я в Тюмени, Новороссийск в прошлом. Однако я все время сравниваю Тюмень с Новороссийском, отчего настроение также не поднимается. Сравнивать надо Тюмень с Тюменью, или лучше с лагерем.
«Час пик»: «Я почувствовала себя и умнее, и хитрее, и благороднее тебя. Чем еще ты мог меня пленить?.. и вдруг почувствовала, что я свободна, что при виде тебя у меня уже никогда не екнет сердце и не задрожат руки».
Если думать — все начнется сначала. Надо уступить.
Наставлю. И еще заплачу, когда будет трудно. Вспомню необыкновенно серьезное и небывало важное. Милый и добрый. Нам надо писать вдвоем. Почему мы (люди вообще) начинаем любить?
Я вижу девушку: Ира была такая же у косы, когда я заставил ее накрутиться и фотографировал. Если вещи не подчиняются мне, как я могу не злиться?
Я делаю вид, что, в общем-то, все нормально, но я унижен молчанием, своим неумением сказать.
Как только чувствую приближение опасности, начинаю стимулировать вдохновение. Настроение плохое — и я начинаю плакаться некоему НЕПРЕХОДЯЩЕМУ, вечному, чему навсегда принадлежишь ты.
Пристрастие. Не совесть. Вероятность всего всюду. Здесь, на этом месте, сейчас же, я мог бы стать другим. Я и есть другой. А тот, что был с фотоаппаратом тогда, — я помню, о чем думал и как улыбался. Расстояние от меня до неба всегда одно и то же.
Надоело сдерживать слезы.
Но из этого ничего не следует.
«Будь моей» — неправда. Любить каждый день — неправда. Если любить — было б легко. Я живу, потому что люблю, потому что меня любят. Любовь скорее мечта, неделимость. Вдруг вспоминаешь: я люблю!

Когда спрашивается или говоришь сам, высшая радость в невозможности выразить счастье. Оно жгуче и мгновенно. «Вернись ко мне» — еще большая ложь и абсурд.
Обычно женятся из-за подвернувшегося случая. «Манят синие дали к себе все сильней с годами».
Каков же я конкретный и чему предназначен? Находясь слишком снизу, политики не касался. Избегал. Одну идею провел, но мало что уяснил. Если драться за человека, обязательно ли касаться политики? Может быть, сегодня хитрость в этом и состоит. Лучше я не напишу, если скажу, что думаю единственно о своей карьере. Надо избирать альтернативу. Надо учиться.
«Час пик» любит. Когда понимает, что это угрожает ее существованию, на¬ходит обратное. Клин вышибается клином. Не корыстные слезки, не дружба навечно.

«ПРЕУВЕЛИЧЕННАЯ УЧЕНАЯ СКРОМНОСТЬ»: «…Мы должны рассматривать всю жизнь человека на Земле как только мгновенную рябь на поверхности одной из наименьших планет в одной из наименьших звездных систем…» «Взбирается разум» (Б. Агапов. С. 197).
Голову надо проветривать, как и комнату!
Что такое роман?
Роман — это сравнение.

Роман — это разбег к прыжку (он может быть коротким и длинным, но всегда одинаково упругим?)
Роман — это сомнение читателя (чем оно больше, тем сильнее держит в своих проблемах). Не демагогия и софизмы, а специальная тема («Преступление и наказание»).
Роман — это бег!
Не писал, а громоздил. Последнее время перешел на восклицательные!
«Великая вещь — душевное спокойствие и довольство собой». Гёте.

Сборник «ДИАЛОГИ»
— Мы мужчины. У нас жить тяжело (пьяный мужчина).
— У женщин не легче, но они не спиваются (трезвая женщина).
П. И. Все наше — и тюрьма, и параша.

Сборник «ПОШЛЫЕ ИСТОРИИ»
Отсидел 10 лет, задавил дочь дипломата.

Сборник «РАССКАЗЫ ДЛЯ ДЕТЕЙ»
Муж говорит жене:
— Дам по тыкве.
— Молчи, пока пивом не умыла.
Дадаистский роман «КЛЕЩ» (вцепился в НРАВСТВЕННОСТЬ. Высасывает мудрость для поступков). Любит с трудностию. Перевлюбляется. Совестится. Решается. Доступ ко второй любви. Трагедия или бесконечное счастье? — Третья любовь! И т. д. И т. д. До 5–7 любовей.

Статья: «ИСТОРИЧЕСКАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ»
ГЛАВА: 1) «Лиф. и Дым.».
Споры, дискуссии.
Каков же я конкретный и чему предназначен?
ГЛАВА: 2) СТРАННАЯ ИДЕЯ РЕВОЛЮЦИИ
Жизнь возможна в действии. Жить как следует один не смогу. Жить как следует — драться. Здравствуй, маленький человек! Я против иронии. Художником быть иль правителем? Вдохновения равных величин. Надо предпринять что-то; необходимы друзья. Что выводы?

ХИТРОСТЬ
— Опять хитрость?
— Хитрости не было, было молчание и боязнь.
— Хитрость — война?
— Потому хитрость, что не война. Даже если ты абсолютный идиот, то и то¬гда война — лишь пайка хлеба и сок на параше.
— КАК ЖЕ НАЗВАТЬ ВЕЩИ СВОИМИ ИМЕНАМИ? (Духи и звезды одина¬ково надоели — бесперспективно.)
— КОЛЛЕКТИВ!
— Но это же не вещь?!
— ОРГАНИЗАЦИЯ? — НЕТ! (Одинаково ли всем необходимы совершен¬ство и гармония?)
— За организациями бы не стало, но нет основы, Essе homo.

Будет ли он выработан госучреждениями или воспитан ячейками, т. е. в послерабочее время. Голосованием не решить. Комиссии не создашь. Трестом не возьмешь.

ВЫПЕСТУЕМ ГЕНИЯ! (Как подобрать соответствующую кандидатуру, выявить зачатки, привить, оформить, специализировать?)
Обращайтесь к законодателям.
— Спросим с законодателей?
— С исполнителей!
— Не хочу ли я сказать, что многое случайно? Пока я не занят составлением теории, а лишь выработкой идеала, — хочу!
Ему казалось, что книги, какие он мог бы написать и, вероятно, напишет, никогда не будут напечатаны, и поэтому он не спешил с ними. Ответы на вопросы о смыслах жизни он искал в буднях, вернее, этими мнимыми во¬просами он насколько мог избегал презренных будней. Ему было лучше, когда он оставался один.

ГЛАВА: 2а) ТРАДИЦИОННЫЙ ПЕРСОНАЖ
Нет маленьких. Нет раздавленных чиновников и прозябающих.
— Равенство? Литература лишилась
— Приоритет! традиционного персонажа.
Если можно быть чем-то недовольным, то только недовольным собой. Я не взялся бы сказать о чаяниях большинства. Большинство разочаровано ВЕЛИКИМ НЕОСУЩЕСТВЛЕНИЕМ.
Равнодушие или ограниченность? (Равнодушного можно встряхнуть, ограниченного — нет.)
Не носить же в кармане наготове флаг?
Начнут ли мотивировать человека, когда империализм наконец умрет?

12.08.1973
Завидую Гёте: «Из далекого Китая Гёте получал фарфор, расписанный сюжетами из „Вертера“».

13.08.1973
После дел пришел на реку и уснул. Проснулся с плохим настроением. Одному страшно.
Вертер застрелился необоснованно!
Психиатр более чем настойчиво не советовал ложиться в клинику. Направления не дал. Пугал, что всю жизнь «клеймо» будет мешать.
Сейчас моя идея — вырваться домой, маленькие дела делаются между прочим, сами собой, хорошо, когда они — следствие идеи, не абстрактной, умозрительной и непонятной, как идея инвалидности, а конкретные и счастливые. Идея должна быть неожиданной и романтической, а я начинаю привыкать к штангам.
В Мияги ехал на крыше.

14.08.1973
Тюмень — Новороссийск — третий раз!
Идея и обнаженное человеческое тело — одно и то же!
Люди не короли, а компоненты равных себе! Как научаются рассуждать о жизни? Стереотип. Гарантия истинности? Шаблон. Способ передачи? Конвейер. Эта дребедень называется житейской мудростью. Она всасывается с молоком. Начиная осознавать себя, мы рассыпаемся на мелкие житейские мудрости — инстинкты. Обобщая свое ЭГО, получаем индивидуальность! Радуешься себе — обретена первая истина — ты сам. Улыбки — в зависимости, слова — в зависимости, чувства — в зависимости — какой же я сам? Соотнесение. Это как постройка собора будущей религии.
Я шел по улице: «Ты почему в эту минуту не думал о любви?» Я и в самом деле залюбовался закатом и забыл о любви. В следующую минуту меня дернули: «Почему не думаешь о смысле жизни?» «Не могу же я думать обо всем сразу», — заорал я. «Нет, — вкрадчиво ответили. — Определи главенствующую мысль, а из нее, как из ствола дерева, возьмут начало остальные, и любая мысль в любую минуту будет видима воочию». Нас прервали: «Молодой человек, у вас пакет с молоком протекает».
Таким образом решительно ничего о совершенстве не придумаешь, и я пошел в кино.
Когда идеи находятся одна в другой, они лучше сохраняются и реализуются.
Крайностей нет, есть границы воли.

2.10.1973
«Система запретов. Пафос границ. Диктатура пределов. Таков был стиль жизни Канта».

3.10.1973
«Между тем то, что человек не вышел в гении, происходит зачастую от его способа жить до 30 лет» (С. 306. «Взбирается разум». Б. Агапов). Лучше бы в нем развелись мыши.
Иногда и собственная жена может показаться шлюхой!
Снилось: выплевывал изо рта червей. Мухи — вначале одна, потом две, десять, рядами от потолка до пола, нечем дышать.

8.10.1973
Сделал одолжение — ночлег на вокзале! Днем — заявление на перевод. Больница. Вечером «Комедианты» с Элизабет Тейлор. После кино мокрый снег, поезд и ночь в Миягах. Утром плохое настроение от неизвестности и, наконец, назначен сторожем.

10.10.1973
Создавать периоды. Периоды запоминаются и формируют. Маленькие эпохи! Маленькие галактики! И как можно свободнее.

11.10.1973
Вечер свободен, посвящай чему угодно! Полистал книжечку, написал письмецо — все между делом, а дело — вопрос: чем бы заняться? Можно было почитать, но к чему? Все должно быть к чему-то основному, и тем не менее все «на потом».

12.10.1973
Ругает за то, что я ничего не делаю, и в то же время заставляет спать по ночам!
Поиски истины можно начинать с любого чувства. Когда нет работы, над началом которой не надо задумываться каждый день, стоит взывать к тлеющему прекрасненькому.
Где-то
Осталось немного ветра
В секунду менее метра.
Маленький лучик сонный
Погружается в день бездонный.
Зеленой долины красные маки,
В них красные раки.
Быстрой стремнины
Нагрудные знаки
Бывшей ветра атаки.
Женщина — как езда на велосипеде, иногда хочется покататься, иногда — нет.

Облака простегивали небо. Облака — как тысячи брошенных копий с запада на восток.
Писать: объективно — хорошо, субъективно — плохо. Пример: Облака: вначале баран, потом шерсть от барана, потом покрывало — теплый шерстяной доппель. Гадкий противный доппель.

ГЛАВА: 4) НАДРЫВ

Пыль, как снег!
Потерянная обида
Кружится мертвым эхом.
Ночь будто в прошлом пробита гвоздями,
Коробится странным смехом.
Пот, как дождь!
Слезы не оставляют следов
И не выступают солью на побережье морских заливов.
Всхлипы застыли в горле,
Как распухшие от полета мухи в консервной банке.
Надрыв.

Уже много времени я нахожусь с людьми не моего развития. Я должен бы приспособиться, но я не люблю этих людей, ничего к ним не имея. Я не из их стада. Но почему я не могу подняться выше? Я не вмешиваюсь в жизнь современников. Недостаточно образования и убеждений. У меня есть мысли, но я не могу дать им развития. Негде вычитать о них и не у кого спросить. Стеснение и замкнутость. Я пишу друзьям, которых уважаю, но не ценю. Ум требует больших обобщений, не имея данных опыта. Два года наблюдать день за днем жизнь, тебе не предназначенную. Годы, как суховеи. Вначале понарошку, по¬том между прочим, а потом серьезно. Это называлось лишением свободы, но таковым не было. Не искупления, не раскаяния; на пустом месте пустое место.

Лагерь — все однообразно серое и мешающее тем, что запоминающееся. Все умышленное и злонаправленное, и даже то, что таким быть не может. Лица, как покинутые дома, обваливающиеся мосты, размытые дороги искривлены и размазаны грязью. Глаза, как обрубленные сучья.

Там мальчики (по-дилетантски) вскрывали вены! (рассказ «ПОСЫЛКА»)

«Данное поколение должно начать настоящую революцию… Должно разрушить все существующее сплеча, без разбора, с единым соображением „скорее и больше“. Формы разрушения могут быть различны». «Яд, нож, петля и т. п.!» С. 297. «Бакунин».
«Катехизис революционера!» С. 298.
Из ненависти я идеалист, из любви — материалист! Идеализм ненависти поощряет фантазии, материализм любви обуздывает их!

4–5.10.1973
Скрывались, т. к. освобождение было до 6-го. В понедельник 8-го явился к начальнику, хотя справок было больше достаточного, он послал за «легким трудом». Не знаем, где устраиваться, в вагончике или деревне. Уехали за справкой вечером, ночевали в Тюмени на вокзале. Справку не достали — приехали без направления. Вернулись за направлением: 11 окт. «Ладно, работай сторожем». Работаю сторожем. Решаем жить в вагончике. Вызывают 14 окт.: «Поедешь на север». Едем в управление в Тюмень отбиваться. Пишу заявление, чтобы провели приказом сторожем. Отказ. «Я болен, у меня жена, на севере я ведь тоже работать не буду». — «А у меня — начальник — балласт. Поедешь на север». Там, где я работаю сторожем, помимо меня бьют баклуши 60 чел., а для меня нет места (позже я узнал, что ехать на север было делом добровольным). Тогда мы идем в больницу и берем направление на стационар. Настроение скверное, сколько могут трепать? Ночью проезжаем станцию. Наташа прыгает с поезда, получает сотрясение мозга, мне все равно, хоть лагерь, лишь бы обошлось с ней… Помимо прочего я жду перевода в Новороссийск…

Решил листок, не срываясь с ветки, перезимовать и выжить до следующей весны. Свернулся он в трубочку и затих. Трепало его ветром, поливало дождями, осыпало снегом, — он все терпел, помня о ласке летнего солнца. Весной, когда лето было уже совсем близко, а солнышко с каждым днем становилось добрее… оно не было добрым только к нему.

Ночь с 16 на 17.10.1973
…Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу. Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу, не¬навижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу, нельзя, нельзя, невозможно, ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу… Ненавижу… … Ненавижу, ненавижу. Что же делать? Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу…

Я ненавидел жизнь. Нет, я, как только можно было, не любил ее, чтобы больше было презрения. Ненависть слишком горяча. Я презирал, спрашивал и умолял. Я боялся слишком презирать. Я боялся слишком спрашивать. Я не умолял слишком, т. к. думал, любое чувство крайне и может оказаться последним. Страшно было дышать. Все было невыносимо, противно, обыкновенно. Обыкновенным был сам случай, но он мог оборвать все сразу. Сам я бежал по дороге и даже катился, раза два успел взглянуть вверх. Как обычно в голову приходили дикие мысли — назло остановиться и пусть отвечает, понимая, что ответом был я, я бежал, а состояние было одно и то же, дорога, как сожженный лист бумаги, не выдерживала касания. Я топал, мне было все можно, и дорога не разлеталась пеплом. Я пробовал плакать, слез не получалось, мне было стыдно, что я помнил о существовании слез. Я хрипел, произносил что-то нечленораздельное и ругался. Ругался, что человек подвержен случайности, иногда преглупейшей, а расплачивается почти всем. Мне нужен был ответ. Я имел право немедленно его требовать. Почему-то мне казалось, что я суеверен, я имел право, я боялся. Боялся так, будто мог кого-то разозлить своим нетерпением, будто одно лишнее чувство или слово — и я «накаркаю». Я молчал. Я мог крикнуть, а с ней в эту минуту могло случиться что угодно. Она зависела от меня. Она почти мертва, и поэтому ничего не может сделать, и поэтому от нее ничего не зависит, а я живой-преживой, и все будто нарочно сделано для меня. Может быть с тем, чтобы унизить, что иногда я очень явственно вдруг начинаю чувствовать? Почему снова я, а не другой? И неужели все именно так кончится?

Я желал ее смерти в шутку, как желаешь своей смерти или первому попавшемуся обидчику, для какого-то комического порядка — что вот оно, зло, не имеет границ. Как же не быть суеверным?
Как быть, когда лихорадка ума пройдет? Люблю, но теперь это уже не имеет значения. Пусть кричат, бьют и судят.

Звезды, как женщины с накрашенными губами. Ночь прозрачная. Я бегу и не хочу думать.
Она не выжила. Теперь у меня есть причина. Неизвестно, что за причина и не во вред ли мне? Еще бы! Я увидел, как она прыгнула, как ее занесло по инерции поезда, как она со всего размаху упала на спину, и услышал сухой треск затылка о щебень. Глупо. Невероятно быстро, дальше надо было только действовать. До города 40 км. Машины не ходят — грязь. Поезд утром через 6 часов. В деревне фельдшер. В обратный путь один, я знал, что помочь будет нечем, но оставаться в бездействии… Я бежал к ней. Вероятно, защищаясь от себя, бормотал: «ненавижу». Если бы я не прикрывался хотя бы этим словом (ненависть — это уже что-то другое, чем я), мне надо было бы… что в таких случаях надо делать…?

Я бежал совсем маленький, путаясь у себя под ногами. Я должен был догнать. Хотя я шел. Все мне казалось богохульством и святотатством. Я то бежал, то шел.
Единственного участия, одного чувства, одной страсти нет даже в таком ударе. Я бежал обезличенный, с надрезанными пятками.

Мы проехали станцию, сквозь сон она бросилась к выходу, я не успел удержать ее. Она прыгнула сверху, не открывая ступенек, на плоскую утрамбованную насыпь. Потом, как в театре, она не отвечала на вопросы. Я тряс ее, она упорно молчала, хотя действие, по моему мнению, должно было заканчиваться. Подошли несколько человек, вышедших на этом полустанке, осветили нас фонарем и ушли.

Луна накренилась от тяжести ночи, действие было великолепно, но не заканчивалось, я начинал приходить в сознание, пробегая по разным предметам глазами и узнавая их. Была сцена, но не было зала. Метафизика — одна половина диалектики, другая половина — спекуляция метафизикой. Моя копеечка рассыпалась, разбежавшись как ртуть, а сознание распалось на отдельные истерики в погоне за ценностью обладателем трупа, которым я становился. Я столбенел, каменел. Ловил воздух. Злился и умолял.

Потом она открыла глаза, в чем я ее упрекнул — можно было и раньше. Выздоравливать до конца она не хотела, мне пришлось ее нести. Если б она умерла, я б обиделся на нее…
Нужны свидетели. Не я виноват (видя мое горе, все и без того будут знать, что не я виноват!)

19.10.1973
Будто упала ваза с яблоками или оборвалась картина. Сырой неподвижный туман. В голову клюют мысли! Царапаются. Разгребают. Мысли гниют, как и яблоки!

22.10.1973
Как ложиться спать? И как можно сознательно ложиться спать, а не валиться от усталости, с тем чтобы, проснувшись, снова набрасываться на бытие?!
Всякий раз сознательно ложась в постель, мы оскверняем совесть, мы хороним себя заживо, мы порциями принимаем смерть, находя в этом даже удовольствие! Где твои дела праведные, позволяющие тебе зевать во все горло?
Ночь настолько тихая, что, кинув с шестого этажа в форточку косточку от сливы, я услышал, как она упала на асфальт.
Романисты XIX в. охаживали читателя, век XX напоминает душный автобус.
«Случалось ли Вам», — так начинались романы прошлого. Сегодня содействие и участие читателя прямо противопоказано!

23.10.1973
Она стояла у окна и смотрела на падающий снег. Жужжала муха. Она поймала ее и выпустила в окно, но муха умерла, ее подхватило ветром и снесло вниз.

24.10.1973
«Как можно себя хвалить, не вызывая зависти».
Плутарх. С. 189.
Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль».

31.10.1973
Посидел над письмом Ире и не написал. Стыдно было отправлять писульку, ограниченную просьбой.

Отняли личную жизнь!
Новороссийск отказал в переводе. Сосредоточен на халтуре, не замечаю, как мою личную жизнь заколачивают в долгий ящик! Судьба кролика. Долгий безмолвный вой. Лишь ненависть способствует пищеварению, кажется, не в силах поднять ведро воды. Режим взамен личной жизни. Вставать, есть, работать, ложиться спать — по расписанию. От удара одна боль, от укола — другая, от пореза — третья, от ожога — четвертая, от укуса — пятая, от нажатия — шестая, от ущемления — седьмая, от электрического тока — восьмая, от захлеба — девятая, от растяжения — десятая, от угара — одиннадцатая, от прогибания — двенадцатая, от сердца — тринадцатая, печени — четырнадцатая, желудка — пятнадцатая, селезенки — шестнадцатая, легких — семнадцатая, почек — восемнадцатая, мозга — девятнадцатая, поджелудочной железы — двадцатая, с десяток болей от кишочков, не говоря о мочевом пузыре и различных каналах; и др. Когда горят предохранители, спасительная ненависть разливается желчью, и пусть попробует кто-то подойти — право имеешь на самый безрассудный по отношению к себе поступок! О!

Фантастические рассказы: «Изобретатель цветов», «Где-то далеко в космосе».
Роман: «ГОСУДАРСТВО».
Рассказ: «Тем лучше, чем ближе к рассвету».

31.10.1973
В связи с отказом учредили календарь. Осталось 205 дней!

3.11.1973
Зашел в избу. Огромный серый заяц побежал под кровать. Изба, как немытая вонючая кастрюля, покрытая тряпочками. Предметы плавали и расползались. Людей не было. Я заглянул в комнату сбоку и увидел застывший локоть, я продвинулся и увидел человека, сидящего вполоборота ко мне и ничего не выражающего. Он что-то хлебал. Глаза вязкие, будто впадины, залитые силикатным клеем. Мне стало неприятно, и я глупо спросил: «Можно войти?» Он как сидел, так и сидел. Тогда я спросил, не продаст ли он карточки. Он не был пьян. Его контуры отекали и снова становились четкими. Он не был болен, т. к. сидел, согнувшись и, казалось, вечно всасывал в себя из алюминиевой погнутой миски. Я прикрыл дверь и вышел.

9.11.1973
ТОБОЛЬСК. Два Ленина. Иртыш, паром. Церковь и самолет.
Южная часть Западной Сибири была завоевана татарами в XIII в. и позднее вошла в состав Сибирского ханства. Сибирское ханство было непрочным политическим образованием.

12.11.1973
Сон: Аисты, свившие гнездо на подъемном кране.

19.11.1973
Не горячиться. Без гримас. Сон: воровал книги. Ссора начинается с раздражения обеих сторон на разные предметы (позже не помнишь, на что злился). Не уступая один другому, они перебрасывают раздражение с предмета на себя, т. е. с предметов, на которые они только что злились, переходят на недовольство друг другом. Вспоминалось забытое, говорились обиды, делались оскорбительные выводы, и так до тех пор, пока оба изрядно не уставали и не бросали свою ссору на произвол судьбы. После таких ссор обычно бывало стыдно, но дипломатия некоторое время выдерживалась.

Оба болели мировыми скорбями и могли впасть в отчаяние от обычных и простых явлений. Тем есть мировая скорбь, что ей не нужна причина, от взаимоотношений, которыми они жили всегда, нельзя было ждать услуг, т. к. казалось, ссора происходит на более важной основе. Наверное, он и она понимали, что гремят пустыми ведрами, но слишком много «драгоценностей» было привлечено, чтобы, не раня себя, сложить оружие.

У нее и у него не получалась работа. Оба они были уставшими. Если бы она не помешала спать, работа не получилась бы плохо. Если бы он помог ей немного, у нее не стало бы скверного настроения. Дальше просто: слово на слово.

21.11.1973
Кажется, есть свободное время. Час или даже больше. Полчаса — это немало. Но если бы оно было абсолютно свободным, а не украденным. Ушел с работы на час раньше и боишься, что поймают, так что скорее бы проходил этот час. Причину вначале выдумаешь, а потом зазубриваешь, страх перебивает, глушит, причину забываешь, может оказаться, что вообще причины не придумал, просто убежал. Пришел переодеться, замерз — причина?

Почему все сводится к страху? С самого начала человека надо покорить. Унизить и подчинить полностью. Его надо отучить думать о свободе непосредственно, пусть знает о ней (этого лишить нельзя), но пусть она будет далекой и фантастической.
Недорого стоит свобода, которой можно лишить. Терпение прорвалось, как мешок. Если бы можно жить на крайних точках. Крайняя точка приятных ощущений, а если точка, которую боишься — тогда пусть лучше смирение и страх, только не ощутимая боль.

Нужно быть не в ожидании удара, а нападения.
«Заряд» — унция табаку, завернутая в целлофан, в виде сигары. Вставляется в заднепроходное отверстие на случай обыска, при переходе из лагеря в штрафной изолятор (так называемый «трюм», где при невыполнении нормы кормят через день).
Телевизор — ниша в стене для передач.
Кормушка — отверстие в двери размером в миску чуть ниже глазка.
Параша — бидон из-под молока, куда писают и какают вновь прибывшие в отстойник (выносят два раза в день).
Отстойник — грязное и тесное чистилище. Отсюда распределение по камерам.
Камера — соединение серной кислоты с углекислым газом.
Сказала: «Я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что взрослые люди глупы!»

Твоя женщина — это твой характер. Ее тонкие губы — это твои тонкости. Она должна быть обработана ювелирно или монументально. Женщина — это твое внимание, твоя осторожность и сосредоточенность. Любовь определяется тем, для чего нужна женщина.

22.11.1973
«Ты нещадный человек».
До этой минуты мы не уважали друг друга. Неужели придется пожить настоящей жизнью?
Эпоха разврата 1970–1973 гг.
Попала в сети моей искусственности! Абсолютное царство ума!
Мне можно совращать, не рискуя быть безнравственным! Не следует попадать в собственные сети!
«„Ты это сделал“, — сказала память.
„Ты этого не мог сделать“, — сказала гордость, и память сдалась».
Ницше.

23.11.1973
Идя на объект, встретил начальника и спецкоменданта (идя на работу в 11 часов!!!). Начальник сказал, чтобы я вечером зашел к нему.
Из лесу я заметил идущих мне навстречу со стороны станции двух людей. Я хотел спрятаться, но подумал, что это смешно, и пошел на них! Когда я уже точно знал, кто идет мне навстречу, я взмолился: «Это так же немилосердно, как суд. Но я пройду, и у меня даже не будут дрожать ноги». И прошел! Вечером мне к начальнику!
Неужто на дороге нельзя было сообщить «судьбу»?! Фарисеи!
«Ярость, умножая силы, помогает победить опасность». «Страх сохранит жизнь, обращая в бегство».
Человек жил и всего боялся. Чурался людей, тосковал и грустил. Находил жизнь не своим предметом.

Смерть открыла ему свет! Он увидел, что люди не относились к нему предвзято (они просто жили, впряженные в свои судьбы, — этого подчеркивать не следует), наоборот, даже с каким-то сочувствием и привязанностью (не в той форме, не тех размеров, какие он мог разобрать), а жизнь была его предметом. Свет, который он увидел, умирая, был тем светом, о котором он всегда мечтал. Он понял: жизнь нуждалась в нем, как он всю жизнь нуждался в ней. Смерть объяснила предназначенным друг другу существам, и потому должна была быть смертью, что за тем должна бы последовать радость и умиротворение, но это уже сюжет другой жизни.

Ира — у меня памятник человеческого отношения к человеку!
Не любила, но увлеклась. Страсть оставила его самим собой, хотя можно было уйти. Любовь его нарастала, ее увлечение переходило в страсть, она начинала любить, не помня первого дня.
…Он начинал любить ее меньше, она дважды преуспевала в этом, т. к. не имела его основы.
Они любят друг друга, но весь спектакль играют обратное, зрители знают об их любви. В конце пьесы они обнимаются!
Они любят друг друга, но весь роман играют обратное, читатели знают об их любви. В конце книги они… расходятся!
Но ведь они любят друг друга? Слишком они извели себя. Слишком долгой была проверка, дорога любви, они устали друг от друга, им нужно новое острое жизнеутверждающее ощущение — они расстанутся, расстанутся дружелюбно, с оттенком грусти.
Неудачники — скажут одни.
Несчастные — скажут другие.
Никто не скажет — идиоты.

Любить можно только плоть. Проверяйте своих возлюбленных, не бойтесь, что из гордости они пренебрегут вами, если так будет, черт с ними. Нет гордости выше человека. Нет гордости в обмен на любимого. Надо идти. Значит надо. Аминь!
На обман нет жалости. Всякий обман (в столь чрезвычайных обстоятельствах) можно свести к умышленному. Оказывается, я тебя не любил или не любила; оказывается, не может. Может быть сразу. Заставляйте разглядеть это сразу. Безмилосердие и жестокость.
Кто скажет с уверенностью, плачет человек или всего лишь отвернулся? Желая видеть слезы, непременно доводите до слез, жидкого вида вещественные доказательства.
Самоубийство не доказывает, а предает.
Когда загоняют в собственные мысли, когда любой ценой требуют объяснений, посылая блуждать в лабиринте мыслей и памяти, тем сосредотачивают на себе, а говорят: «ты чужой». Чужой, потому что сам свой, никто рядом уже не заметен и не интересен, не надо отсылать к самому себе, там подстерегает одиночество. Вначале цепенеешь, а потом ничего не помнишь и не хочешь. Умейте понять сердцем и не требуйте умственных до¬казательств.
Не будучи уверены в собственной одаренности, которая искупила бы все, мы истязаем близких, чтобы удержать их у себя.
Меньшая любовь всегда меняется на большую.
Клятва: если мне встретится человек, любящий меня больше, чем ты — я уйду.

Она вспомнила плохое, касающееся его. «Ах, тебе плохо, пусть будет еще хуже», и он начинает давать «показания», которые, как ей казалось, должны были избавить их от недоразумений. Она лежит и плачет.
— Но ведь ты сама хотела объяснений?
Она начинает по-настоящему чувствовать безразличие.
Он тоже.

КОНЕЦ
Картиной мы должны жить, а не задумывать ее. Мы должны как можно ближе «приближаться» к ней, как будто бы касаться ее.
Картина есть техника исполнения; как выражение любви есть прожитая вместе жизнь, а не счастливые лица любящих, так и картина есть процесс ее изготовления, а не изобретение сюжета. Нет, пожалуй, я устал и неправ.

24.11.1973
Теперь, когда мне нельзя к ней, я вижу ее тело. Пожираю! Удивительная особенность организма! Радостно от того, что нельзя, и чем больше нельзя, тем больше радостнее, и тем нетерпимее оставаться одному.
Вдохновение подобно молнии — нечасто бьет в темя!
Человек воспитан в НЕЛЬЗЯ. Все для него НЕЛЬЗЯ. Он привыкает к НЕЛЬЗЯ. Тогда было НЕЛЬЗЯ (не потому ли было прекрасно?). Сейчас снова НЕЛЬЗЯ (и, кажется, снова прекрасно!) НЕЛЬЗЯ и преодоление! Всегда ли только к миражам НЕЛЬЗЯ прикасаться, чтобы не разрушить?
Подведи ладонь под волну так, чтобы она прокатилась по руке. Удержать каплю дождя двумя пальцами.
Я зверь, не размножающийся в неволе.

29.11.1973
Рассказ: «СЮРРЕАЛИЗМ писем моей мамы».

30.11.1973
В лагере преследуют самые сентиментальные желания. Просто посмотреть в кинотеатре фильм. Просто посидеть в сквере. Тихо.

2.12.1973
—21°

3.12.1973
Иней. Лес белый. Красивый день. Все спокойно. Осталось 172 дня!
1) Техническое совершенство (Леонардо да Винчи).
2) Мысль.
Мысль могут высмеять, ее трудно доказать, особенно в изобразительном искусстве, где главенствуют аллегории, метафоры и пр. чепуха. Значит, техническое совершенство. Но кто технически не выполнит то, что выполнишь ты? Кто не скопирует «Мадонну Литту». Быть первым. Не позволить критиковать. Быть выше.
Не употреблять предметы без повода. Только необходимость. ЛОГИКА. Только логика, но не ОСТРОУМИЕ, лишенное таковой. («Море»).

8.12.1973
После училища стал работать и увидел «ужасы современной действительности». Лень, разврат! Письма друзьям. Вызывают в КГБ. Решает, что умные люди еще не нужны, пропаганда лгала!
Взрослые учатся ждать.
Без устали и осторожности, без чувства брезгливости думать о добре, любви и свободе? Всем надоело. Не принято говорить об этом. Только ли надоело? Тогда как быть человеком? Риторика! Книжная полка! Сцена! Сам буду думать о добре.
Мировоззрение, основанное на достижениях современной науки и техники! Лишенное и тени грусти.
(Нельзя переворачивать человека, нельзя доказывать ему его неправоту. Он не поймет. В лучшем случае разозлится и перейдет к ненависти. Он стонет и блаженствует, он совершенно не понимает, что произошло с ним, когда и как, он только понимает, что все не как прежде. Надо не поворачивать человека с ног на голову, а вселять в него уверенность. Нельзя доказывать человеку во имя зла, нельзя перечеркивать его. Опять НЕЛЬЗЯ. НЕЛЬЗЯ.) Умному не все дозволено.

9.12.1973
—20°

Воспаление. Болезнь. Хочу — и больше ничего, хочу уехать.
От скорочтения меня «укачивает». Переутомление.

Читаю о Гёте и Гегеле. «Выхватываю» из Герцена. Будто мешок на голову накинули. Снова требуют, чтобы я думал. Параметры! Тесный вагончик. Люди, жлобы. Дрянь. Гадость. Параша. Надо больше спать. Жить спокойнее и небрежнее. Читать и не блеять овцой. Спокойно, Фердинанд!
С прежними книгами прежние волнения. Два года без книг, музыки, друзей, тишины, леса. Общая простынь предательского неба! Унижения. Вокруг ЖАБЫ.
Вспомни, о чем ты мечтал! Не ищи друзей. Я подарю тебе штурвал старого пиратского корабля! Давай разведем большой костер. Помни о миллионерах. Бейте идеалистов! Я требую! Бездари, марш в хор! Труби, трубач!

10.12.1973
Водоворот. Спираль, вид сверху или снизу, что одно и то же, когда она на плоскости развивается внутрь. Я развиваюсь внутрь. Так Малевич пришел к своему квадрату. Привычный порядок… движение к точке. В конце концов только сам себя будешь понимать. Надо раскручиваться в обратную сторону.
Боюсь рисовать лица и фигуры, следует начать новую работу с лиц и фигур, бежать от болванок. Болванки молчат, они типичны, не индивидуальны.
Мысль не может думаться сама по себе. Ей необходимо от чего-то отталкиваться. Хочется думать о конкретном, а для этого должны быть какие-то «отметины».
Я не могу придумать больше трех предложений сразу устно! Когда я думаю, мне приходится писать.
Нет мысли, которую надо было бы обдумывать. Мысли — молнии.
В голове никакой диалектики, одна обиженность, что не дали жить, как думал. Каждый вечер хочу начать думать и не получается — надо спать, завтра рано вставать и т. д.
Я отвык лежать в тишине со спокойной совестью, но при первой же возможности я сбегу. Мне нужны мои ночи, дни, мысли! Я скрываю, что болен, а я болен. Я не могу ждать. У меня горит голова. Либо жить проще, либо как тебе надо. Смешивать нельзя. Нельзя «включать» и «выключать» голову.
Я отдаю слишком много себя недостойным меня вещам. Для снисхождения нужна сила. Я раб. Восставший! Восстающий! Мысли должны иметь ширину, длину и высоту!

11.12.1973
Злость окончательная. Принимаешь решение сердиться. Вплотную к этому ее смех. Удивительно, как рядом злиться, радоваться и обыкновенно — что хочешь, то и выбираешь.
Взрослые живут просто. Они уже не обращают внимания друг на друга, так как знают, что не могут влиять, проще оставить друг друга в покое; в душе даже смеются над своей «половинкой», тогда как она смеется над своей. Нет желания выявить все до конца. Проще молчать и жить. Потом появятся оскорбления. Потом прощения. Потом умиление. Затем снова недовольство друг другом. Живут двое. Живет каждый сам по себе.
Драка, пьяные голоса, истошные крики, угрозы, удары в стенку. Понт и примитивная физическая сила.
Не обращать на себя внимания. Слушать. Смотреть. Вежливости — не более и не менее. Избежать хитрости труднее. Игра. «Фокусы». Требование. Назидание. Недовольство. Не надо попеременно изображать циклопа, Спартака и Прометея! Демона тоже не надо изображать. Многоопытного тоже. Меньше традиций. Больше улыбаться, если не получается — уйти.
Не рисовать, как Брейгель или Пикассо, от нечего делать или из страха. По возможности не «оформлять» живопись своей профессией.
Власть чувствовать, а не употреблять!

12.12.1973
Ушел, оставив горящей печь. Вернуться или не вернуться? Красные петухи! Не рисковать мелочами. После всякой мелочи должна стоять точка! Пришел, не мог уснуть, ворочался и не уснул.

13.12.1973
Чили. Убито 15 000. 35 000 в лагерях.

14.12.1973
Нужна ясность. Никогда я не подумал бы, что чего-то не понимаю. И вот я не понимаю. 3 года я ничего не могу понять. Мне становится понять проще, лишь когда мы ругаемся. Отстраняясь — понятнее. Она не разумеет ни моей жалости, ни отчаяния, ни безвыходности. Меня не устраивает уют и «любовь» ее ценой. Она обвиняет всех в безнравственности. Читая письма Ленина, остановилась: «Если не женишься на мне сейчас же, уеду обратно», — Крупская, приехав в Шушенское. Ира вновь стала безнравственной. Заодно и я.

16.12.1973
Я бы очень хотел простить тебя, но не могу. Нельзя нарушать тишину, с таким трудом установившуюся. Самое святое друг в друге мы высмеяли в отчаянии злобы. Стыд и досада приводят к запустению и равнодушию.
Мы должны будем друг другу уступать, и нам будет жалко смотреть друг на друга, пытающихся уступать под страхом разрыва!
Было испробовано все: слезы, улыбки, доверие, шутки, любовь, нелюбовь, недоверие, злость, смех, теперь хотелось только молчать. Все самое-самое уже не имело значения.

НАЧАЛО: …Надо было приехать в Тюмень. Затем на попутной машине 35 км до Велижан. Лесом 5–6 км и… Я лежал и ничего не мог сказать. Она сидела рядом на полу. Я увидел ее шубу, и мне показалось, что шубу я люблю больше, чем ее, я и вправду шубу, наверное, люблю больше. Шуба — это прежние дни, это как шкура от уже убитого зверя.

18.12.1973
«Скорпионы изобрели поцелуй и самоубийство».

21.12.1973
«Эволюция».
Как происходит действие в картине? Очень много ждешь, прежде чем забрезжит рассвет.
Странность не должна быть различима (Ван Гог. Автопортрет с перевязанным ухом. Сидит одетый в шапке).
Выписывает газету «Красная звезда», чтобы знать о войне.

22.12.1973
Жизнью наделять; живой столб, живая колонна. («Шкала»). Или боязнь брать живых (отказ от фигуры).
Люблю, когда картины молчат.

23.12.1973
Статичность картины! У картины размышляют.
…Люди умирают потому, что не могут быть юными, на смену отжившего приходит юное… «Конь, балкон и велосипед».

РАССКАЗ «СНЕЖИНКИ»
Перед Новым годом. Делают игрушки. Обоим за 20. Завспоминались. Сделала плохо. Поругал. «Мама меня никогда не ругала», — снова воспоминания. Ночь. Грустно.
Она легла и проспала час. Снова делают игрушки.

24.12.1973
«Генерал-шкала» обернулся «Потерянным стихотворением»!
Будто 1000 лет! Мне нравится, как дрожит ее тело, когда она садится ко мне и, положив голову на плечо, плачет.
«Снежинки». Снежинки получались самые неожиданные и красивые. Свернуть в четыре раза уголком белый лист бумаги и вырезать, разворачиваясь, она оживает, умножившаяся узором.

…Она забыла, как вырезаются снежинки. Испортила несколько листков бумаги, но не хотела признаваться в этом ни ему, ни себе. Она сказала, что у нее не получается потому, что бумага толстая, и ножницы жмут ей пальцы, а вот на тоненькой бы бумаге. Но на тоненьком листе получилось то же самое. Тогда она заплакала — она забыла, как вырезаются снежинки.
Хороший способ ложиться спать — ложиться утром. Четвертый день отходим ко сну в 5!

25.12.1973
Нет причины плохому настроению, а оно есть. Не хочется идти на работу, указывать, какую трубу каким цветом красить. Побаиваюсь, что подскажу не тот цвет, и вообще разговаривать с людьми не хочется. Также без напарника неудобно. Также к Новому году рисовать муру. Банки с грязной водой, непомытые кисти.
Снится: выпадают зубы. Полный рот зубов.

28.12.1973
4.30. Утро. Откуда берем столько разговоров? Много слов и допоздна. Наверное, все-таки, несмотря на реформы и переоценки, мысль держится на друзьях, т. е. на надеждах. Нужны ли надежды? Свобода скоро рассеет иллюзии.
Романтизм, до свидания!
Есть мысли, которые надо выслушивать в себе (почти все), требующие определенного (всегда одного и того же? Нет) положения. Как при головной боли: прилежишься на затылке — утихает, перевернешься на бок — возобновляется.
Не надо бояться Гегеля!

Нравственное, диалектика и психическое: почему страшно быть ненормальным?
Философия давно бы должна быть изгнана как не имеющая общего с дождем и снегом.

27.12.1973
1.30. 28-го день болел. Не двигался. Оказывается, обо мне нелестного мнения братья-уголовники. Мерзость и гадость. Честь и достоинство! Не хочу думать об этом. Запомню. Бессилие. На все — нет. Разговоров ни с кем. Аргумент: «в кино не ходишь». Отвод: «не хочу», здесь не хочу играть в домино, карты, смотреть кино, пить водку, палить маты — осталось 146.
2.30. Не спится. …Грязь пристает. Проскрипеть слово «жизнь».
Не хочу голода. Не хочу жажды. Не хочу боли. Не хочу страха.
Страшно смотреть на петлю и лезть в нее, априорность.
«Мне одиночество в кругу зверей вредно».
Без 20 четыре. Ложусь.
Нежность — черта, не выносимая зеками.

29.12.1973
Рассказ: «ГОРЕ». Качелю поливают керосином одни взрослые ночью, другие взрослые ремонтируют днем. Одна игрушка во дворе — качеля. Детям горе.
«Тополя». Лагерь. Этап. Сажают деревья. Срок 10 лет. Тополя выросли. Прошло 10 лет. Страшно. 10 лет молодости и здоровых сил. Колышутся тополя!
Нежность презираема не только зеками.
Толстый бухгалтер в сравнении с Достоевским.

30.12.1973
10 минут седьмого! Натюрморт «Малодушие».
Он принес кукурузной муки и попросил испечь лепешек, которые любил в детстве. Лепешки не понравились. Он ел их в голодные годы. Рассказ: «Лепешки».

Работа должна быть так быстро сделана во вдохновении, чтобы, «очнувшись», не помнить ее своей и смотреть на нее, как на чужую, тогда легко определить свое отношение к ней.
Через 5 часов 40 минут 1974! (Время Тюменское!)
До нового года 2 часа.
Прошло 6 часов нового года. Был в гостях. Пьяный разговор со стороны гостей и трезвый с моей! В городке говорят о моей «чокнутости».
Лекция: «Искусство и нравственность».
Художников принято считать если не ненормальными, то какими-то чудаками!
Искусство, как наука, как любая другая деятельность человека, является одной из форм познания бытия.
Зачем лекция?
Играть в открытую. Есть шанс и аудитория. Выходить на связь. Контакт!
Надобно знать, что им ведомо понятие «мания величия».
Без пятнадцати семь. 1 января! Ложимся спать.

---

Дневники Вильгельма Шенрока. 1973–1977 годы. Т. 1. — М.: Слово/Slovo, 2019. — 400 с.: ил.

Купить книгу можно здесь

---

Также читайте на нашем сайте:

Филипп Даверио. «Единство непохожих. Искусство, объединившее Европу»
Роберто Калассо: «Сон Бодлера»
Михаил Пыляев: «Старый Петербург»
Майк Робертс. «Как художники придумали поп-музыку, а поп-музыка стала искусством»
«Искусство с 1900 года: модернизм, антимодернизм, постмодернизм»
Петергоф: послевоенное возрождение
Софья Багдасарова. «ВОРЫ, ВАНДАЛЫ И ИДИОТЫ: Криминальная история русского искусства»
Альфредо Аккатино. «Таланты без поклонников. Аутсайдеры в искусстве»
Елена Осокина. «Небесная голубизна ангельских одежд»
Настасья Хрущева «Метамодерн в музыке и вокруг нее»
Мэри Габриэль: «Женщины Девятой улицы»
Несбывшийся Петербург. Архитектурные проекты начала ХХ века
Наталия Семёнова: «Илья Остроухов. Гениальный дилетант»
Мэтт Браун «Всё, что вы знаете об искусстве — неправда»
Ролан Барт «Сай Твомбли»: фрагмент эссе «Мудрость искусства»
Майкл Баксандалл. «Живопись и опыт в Италии ХV века»
Мерс Каннингем: «Гладкий, потому что неровный…»
Мерс Каннингем: «Любое движение может стать танцем»
Шенг Схейен. «Авангардисты. Русская революция в искусстве 1917–1935».
Антье Шрупп «Краткая история феминизма в евро-американском контексте»
Марина Скульская «Адам и Ева. От фигового листа до скафандра»
Кирилл Кобрин «Лондон: Арттерритория»
Саймон Армстронг «Стрит-Арт»