В новой книге Софьи Багдасаровой, вышедшей в издательстве БОМБОРА, рассказано о том, как совершаются преступления в российских музеях, и кто обычно бывает преступниками. Все описанные в книге кражи, аферы и акты вандализма, при всей очевидной абсурдности, — совершенно реальные исторические события. Помимо увлекательных криминально-юмористических рассказов в книгу включены серьезные журналистские расследования, а также инсайдерские интервью от представителей современного арт-рынка, которые пожелали остаться анонимными, но зато раскрыли потрясающие подробности теневого антикварного бизнеса.

В рубрике «Книжное воскресенье» журнал об искусстве Точка ART публикует несколько глав из книги «ВОРЫ, ВАНДАЛЫ И ИДИОТЫ: Криминальная история русского искусства».

Также читатели могут ознакомиться с другими уже опубликованными нами фрагментами книг, посвященных искусству, по ссылкам в конце этой статьи.

Глава IV Кукушонок на аукционе

Однажды в Голландии родился Куккук. Крестили его «Маринус Адрианус».
Папа у него был Куккук — Иоганн Герман, художник.
Брат у него был Куккук — Баренд Корнелис, художник.
И другой брат был Куккук, Иоганн. Тоже художник. И третий — Герман.
И сын у него, Куккук, Питер Хендрик, тоже стал художником.
И племянницы Адель и Мария Луиза (тоже Куккуки).
И внучатый племянник, Маринус Адрианус Младший, тоже
стал. Художником то есть.

Быть может, наш Маринус Адрианус хотел вырасти и стать космонавтом. Или футболистом. Но в таком токсичном окружении (всего набралось 16 человек художников Куккуков) выбора особого, понятное дело, не было. Тем более что родился он в 1807 году.
Рисовать Маринус Адрианус предпочитал пейзажи. После того, как стал художником, конечно.

Пейзажи он писал зеленой краской — так выходило красивее. И коричневой, как же без этого. И небо чтоб было голубое. Еще гусей он рисовал и коров — одних белым цветом, других коричневым.

На хлеб с маслом хватало, но Куккуку было понятно, что это потолок. «Нет, не стать мне Рубенсом! — возопил он как-то к небесам. — Не стать Рембрандтом! Тернером! Даже завалящим каким-нибудь московитским художником мне не стать!» И в этот момент в небесах засмеялись ангелы, а будущий папа Ивана Шишкина поцеловал будущую матерь Ивана Шишкина. На дворе был 1832 год.

Прошло 32 года. Русский художник Иван Шишкин ходил по Дюссельдорфу. Тут надо учесть — для нас, по звучанию, это кондовая Германия такая. Но вообще, периодически, это бывало герцогство Клевское — то есть больше Голландия, чем Германия. У брата Куккука, Баренда Корнелиса (художника, конечно), там дом был, в Дюссельдорфе. Дом сохранился, теперь там музей «Koekkoek-Huis».

Шишкин ходил по Дюссельдорфу, снял там мастерскую. Учился у местных пейзажистов, которые из Швейцарии в основном приезжали. Не у Куккука — тот в Амстердаме сидел. И не у брата его Баренда Корнелиса. У других учился. Но не важно, все они одним миром мазаны были. Называется это миро «дюссельдорфская школа живописи», по локации.

В 1865 году Шишкин решил, что все выучил, и вернулся в Россию. А Куккук через три года умер. В Амстердаме, не в Дюссельдорфе. А Шишкин все рисовал, рисовал. Пейзажи. Зеленой краской и коричневой. Сначала ему говорили: «Суховато что-то у вас получается, как-то слишком по-дюссельдорфски». А потом он расписался! Проснулся в нем великорусский талант: раззудись, плечо, размахнись, рука, ты пахни в лицо, ветер с полудня, ветер-ветер, выметающий, красной птицей залетающий в белокаменные лбы. Пошли сплошные шедевры, которые мощью своей передают великую душу русской природы. Куда передают? Неважно. Азбукой Морзе. А потом Шишкин умер, вслед за Куккуком, но в 1898 году, сильно позже. Другое поколение же совсем.

Часть вторая, наши дни. Прошло 170 с лишним лет с того дня, как Куккук возопил, а ангелы засмеялись. Куда-то, наверно, на улицу Нью-Бонд-стрит в Лондоне, в контору многоуважаемого аукционного дома «Сотбис» принесли картину Шишкина. Продавать. Достопочтенный клиент один, достойный доверия, лондонец, принес.

Пейзаж такой красивый, зеленый, с коричневым. Деревья во всех подробностях прорисованы — большой вяз и рядом другие, потом лужок, коровки пасутся. Ручеек течет. Цену в аукционном доме сразу в один миллион долларов поставили. Шишкин же, натуральный! Русские олигархи его любят. За «Лесную поляну», например, на «русских торгах» 3 млн долларов заплатили (правда, четырьмя годами позже), а за «Мерекюль. На даче» — 2 млн. Это все, впрочем, было еще до экономического кризиса 2008 года. И до кризиса 2014 года. Но после 1998 года, слава богу.

Пейзаж принесенный — вернемся к нему — был, конечно, вполне шишкинский, но какой-то суховатый. Слишком дюссельдорфский. Вяз чересчур на передний план вываливался, коровы слишком бодро жевали. Подпись, впрочем, стояла годная — «Schischkin» (по системе Поливанова это читается как «Шишкин»), год, опять-таки, подходящий был начертан в подписи, 1863-й. Как раз тогда великий россиянин бродил по Дюссельдорфу и у местных швейцарцев пейзажам учился.

Итак, короче, миллион, и баста! Тем более что вот вам нате, люди в «Сотбис», — на гербовой бумаге экспертиза из самой Третьяковской галереи, что сие есть подлинник великого нашего певца русской природы, означенного I. Schischkin.

Не буду умалчивать, что червячок сомнений у экспертов аукционного дома (великого аукционного дома! легендарного аукционного дома! я подчеркиваю это) все же в душе зашевелился. Да и зачем мне это умалчивать, зачем чернить репутацию великого аукционного дома, легендарного аукционного дома? Наоборот, я заостряю ваше внимание на том, что «Сотбис» все сделал, как положено, согласно процедурам. Гербовую бумагу от ГТГ прочел. Ультрафиолетом подпись Шишкина на картине просветил, и все с ней оказалось замечательно, отлично оказалось. Великий аукционный дом, легендарный аукционный дом!

(Уважаемая пресс-служба аукционного дома «Сотбис», русский отдел. Если вам попадется в руки данная книга, прошу обратить внимание на сугубо корректное, вдумчивое, тщательное и отнюдь не подхалимское, а вот действительно соответствующее реальности изложение автором произошедших событий. Ну и обозначение места «Сотбис» на мировом арт-рынке. Пожалуйста, не вычеркивайте меня после публикации данного текста из списков рассылки приглашений на ваши мероприятия с показами предаукционных выставок. И, разумеется, фуршетами. Я ж уже почти vip-персона стала! Еще немного поднатужусь, покряхчу и совсем стану! Про меня уже даже статью в Википедии написали! И не удалили на следующий день, что особенно важно, Википедия она такая, суровая к непокойникам, а про меня вот не удалили, ура.)

(Редактору Тане: пожалуйста, не вычеркивай предыдущий абзац, это жизненно важно. С меня бутылка.)

Наступило 26 мая 2004 года, день торгов. Картина Шишкина «Пейзаж с ручьем» была всем заинтересованным уже продемонстрирована на предаукционной выставке. Примечание для таких же недо vip-ов и не-олигархов, как я: предаукционная выставка — это экспозиция предметов, которые будут проданы на грядущих торгах. Аукционные дома постоянно их устраивают либо в своих помещениях, либо арендуя какие-нибудь пафосные залы и дворцы. Такие выставки обычно проходят всего пару дней, на них по персональным приглашениям заманивают миллионеров, чтобы те побродили среди реальных предметов искусства, впечатлились их красотой и испытали непреодолимое желание их купить. Обычный человек тоже может заявиться на такое мероприятие и сделать вид, что это обычная выставка, как в музее, что он пришел просто высоким искусством насладиться. Но вот беда: персонал таких экспозиций зачастую настолько пафосный и так на тебя взирает свысока, что прямо реально стыдно становится, что ты не олигарх и не можешь миллион долларов за данного Шишкина выложить. Это удовольствие от созерцания портит — кому сильно, кому слегка, зависит от уровня внушаемости. Понятно, что зря они так глазами обычную публику сверлят — от их взоров у нас миллионов на кармане не прибавится, а уж ежели мы приперлись на эту выставку, так досмотрим ее, обливайте нас презрением, сколько хотите. Хотя если колготки не поехавшие надеть, а новые цельные, это сильно помогает в данной ситуации. Самооценку наращивает. А если еще обувь начистить!

Это было лирическое отступление. К 4-й главе, друзья мои, надеюсь, вы, кто не бросил читать, осознали и смирились, что данная книга будет ими столь же полна, как «Евгений Онегин» А. С. Пушкина. Увы, умом и талантом с автором (покойником, статью в Википедии только попробуй кто удалить!) мне не сравниться, но стихи я писать тоже пробовала. В дальнейшем вам, кстати, грозит искусствоведческий гекзаметр. Правда, я еще не решила, про что — про кражу, вандализм или же подделку.

Наступило 26 мая 2004 года. Аукционер (такой человек с молоточком и зычным гласом) занял свое место за конторкой. Русские олигархи столпились в лондонском зале, рассевшись по удобным креслам. Другие русские олигархи засели за телефоны, чтобы удаленно участвовать в торгах. Это те, кто был не в Лондоне или хотел остаться анонимом.

Но напрасно они вглядывались в чреду лотов, которую сотрудники «Сотбис» проносили у них перед глазами в сей важный день. Не несут Шишкина и не несут. Куда делся Шишкин?

Та же локация, за полчаса до начала торгов. Телефонный звонок:
— Здравствуйте! Меня зовут [имя вычеркнуто из соображений конфиденциальности]. Я по поводу вашего Шиш кина.
— А что с ним?
— Это не Шишкин!
— С чего вы взяли? Натуральный Шишкин, миллион стоит, приходите, покупайте.
— Клянусь вам! Год назад ездил я в Швецию, на аукцион Bukowskis. Там ровно эту же самую картину продавали, но совсем за другие деньги. И автор был точно не Шишкин. Немец какой-то или голландец… А, вот нашел для вас в каталоге! Куккук!

Червячок сомнения, грызший душу экспертов «Сотбис», трансмутировал в великого змея Каа… (Опять это прилагательное «великий», вы заметили? И опять в одном предложении с «Сотбис», так, подсознание, охолонись.) Картину Ивана Шишкина «Пейзаж с ручьем» 1863 года успели снять с торгов за полчаса до их начала. Дальше началось расследование.
— Здравствуйте, это шведский аукционный дом Bukowskis? Вас беспокоят из «Сотбис».
— Добрый день, чем вам помочь?
— Скажите, вы знаете такого художника, Куккука?
— Куккука? Как же, как же… Вам какого? Иоганна Германа Куккука, Баренда Корнелиса или, может быть, Германа? Или Маринуса Адриануса (Старшего или Младшего)? А еще у них в семье девочки были, может, вам кого из них? Или из следующего поколения?
— Давайте мы вам лучше фоточку пришлем…

Как потом выяснилось, дело было ровно годом ранее. Это был обычный майский день 2003 года в Стокгольме, когда в аукционном доме Bukowskis прошли торги (употребленное прилагательное — «обычный»; действительно, зачем излишние превосходные степени, шведы ж все равно предаукционные выставки в Москве не устраивают). На аукцион была представлена картина Маринуса Адриануса Куккука Старшего, чье дословное название я вам привести не могу, потому что в 2003 году интернет еще был совсем детсадовский, и онлайн-каталоги за столь древние годы в нем не отложились, не накопились, не напластовались.

Владелец картины был, наверно, швед. В любом случае не будем порицать его за не незнание ценности Куккука для творчества Ивана Шишкина. Он выставил пейзаж с ручьем всего тысяч за девять долларов.

Нормальная цена для подобного дюссельдорфского пейзажного академизма.

Но вдруг в аукционном зале началось рубилово. «Кто дает 10 тысяч? Джентльмен справа? 15? Господин слева? 25 тысяч от джентльмена справа? 35? 45? 50? О боги Вальгаллы, 65 тысяч? Кто больше? Продано!!!»

Так что в аукционном доме Bukowskis очень хорошо запомнили данного Куккука. Не каждый день Куккуков продают за 65 тысяч вместо девяти.

Проясним про рубилово: раз целых два, а может, и даже три человека бились на этом аукционе за картину, значит, не одному знатоку творчества Шишкина в голову пришла гениальная идея, а как минимум двум. А что же за гениальная идея?

Тут все дело в экономике. Если один и тот же товар в разных странах продается со стократной разницей в цене, то почему бы умному человеку на этом не нажиться? Цена при этом зависит только от наличия или отсутствия логотипа. Вещь от «знакового бренда» продается за 100 тысяч, точно такой же предмет, но сделанный неизвестной фирмой, — за тысячу. Знакомая ситуация для нас, живущих в окружении китайского ширпортреба и нелицензионных копий. Вот и в мире искусства — такая же ситуация.

Дело в том, что русская живопись, увы, на протяжении почти всей своей истории была достаточно провинциальна. Вперед мы вырвались только в эпоху авангарда, до этого же плелись в хвосте. В XVIII–XIX веках средний европейский мастер, если не мог найти работу в Европе, приезжал в Российскую империю и становился тут звездой, мастером, влиятельным педагогом. И наоборот — великий русский художник, чье имя мы знаем наизусть, а картины печатают в учебниках, оказавшись на Западе, внезапно осознавал, что он — всего лишь один из многочисленных парижских или берлинских середнячков.

На этом печальном принципе русского искусства и основана схема данного мошенничества, которое на профессиональном жаргоне называют «перелицовка». Надо прочесать ряды этих европейских середнячков, найти такого, кто максимально похож на нашего родного великого гения. Купить его за десять тысяч. Нарисовать поддельный автограф. Придумать картине подложную историю бытования («провенанс»), описав, где она болталась последние полтораста лет. Эта стадия подчас намного сложнее, чем собственно подделка картины. И вуаля — впарить покупателю, сопроводив рассказами о раннем, европейском периоде русского гения.

Именно это было проделано с данным Куккуком. Год между Стокгольмом и Лондоном картина провела в неизвестной нам мастерской — может, в российской, может, в европейской (что ее зря за пределы шенгенской зоны таскать, действительно?). За это время неизвестный же умелец ликвидировал автограф Маринуса нашего Адриануса.

И заменил его подписью Шишкина.
Еще на полотне было слишком много народу и живности — люди какие-то ходили по лесу, коровки, овечки. Шишкин, как известно, это все теплокровное безобразие не любил и не умел — медвежат в «Утре в сосновом лесу» для него написал Константин Савицкий. Кстати, владелец упомянутого шедевра, некто П. М. Третьяков, сразу подпись Савицкого с полотна стер, потому что как эксклюзивно «шишкинская» она намного ценнее; нравы в XIX веке, заметьте, почти как сегодняшние. Так и людей и ягненка при перелицовке Куккука в Шишкина стерли.

Коров, так и быть, оставили. Тем более что было известно — в Дюссельдорфе Шишкин как раз учился у художника анималиста, швейцарца Рудольфа Колера. Как раз животных рисовать.

Все это выяснилось при сличении репродукции из шведского каталога с лондонским.

Что же было дальше?

Был скандал, были публикации в иностранной прессе, поволновались эксперты и сотрудники аукционного дома. А с точки зрения уголовного кодекса? Да ничего! Никто же не пострадал, никто не был обманут. Полотно «Сотбис», говорят, аккуратно вернул тому человеку, который его принес на продажу. И даже не известно, сказали ли ему ата-та-та и внесли ли в черные списки. Фамилия его так и осталась неназванной. Скотленд-Ярд никаких дел не заводил.

В России только поохали сильно над наглостью подделки. Поохали, и все. Потому что потом случилось дело Преображенских.

ИНТЕРМЕДИЯ № 2

Словарь спецтерминов и сленга современного российского арт-рынка, который специально стоит в середине книжки, потому что если поставить его в конец, то никто не прочитает.

Аукционер, аукционист — человек, который ведет аукцион, тот самый, с молоточком, который кричит «продано».
Атрибуция — процедура установления авторства произведения искусства, проводится экспертами.
Вещь, работа — любое произведение искусства.
Галерист — владелец или директор частной галереи, обычно харизматичный предприниматель, который умеет хорошо продавать «своих» художников.
Дилер, арт-дилер — торговец произведениями искусства.
Доска (жарг.) — икона. Возможно, это именование ведет свою историю еще с дореволюционной эпохи. Как указывает антрополог Альберт Байбурин, согласно обычаю, иконой, как священным предметом, нельзя было торговать. Однако если назвать ее «доской», то это табу снимается.
Знаточество — понимание произведений искусства, опирающееся не на научно-технический прогресс и экспертизы, а на собственную огромную эрудицию и интуицию. Большинство великих искусствоведов 1-й пол. ХХ века были именно знатоками, однако со временем этот метод как единственный способ исчерпал себя и требует технологического подкрепления.
Инвентарник (жарг.) — инвентарный номер, кодовое циферно-буквенное обозначение, которым музеи метят свои экспонаты. Надписи обычно наносят на оборот экспоната трудносмываемыми красками, также они могут выглядеть как наклеенная бумажная бирка. На предметы декоративно-прикладного искусства, например, фарфор или ювелирные украшения, их наносить затруднительно.
Каталог-резоне, резоне — глобальный каталог, в который включены абсолютно все произведения художника, созданные за его жизнь. Над составлением таких каталогов обычно работают большие научные коллективы, и их создание может занять десятилетие. Многие частные коллекционеры переживают, когда картины из их собрания не включают в каталоги-резоне, сочтя их подделками, и могут даже по этому поводу судиться.
Куратор — в государственных музеях с классическим искусством сотрудник, отвечающий за хранение определенной части коллекции, создание конкретной выставки. В современном искусстве, частном арт-бизнесе — организатор выставок с ярким собственным видением, больше напоминающий режиссера-продюсера, но в другом жанре.
Кракелюр — мелкие трещины, которые со временем появляются на лаковом защитном слое картины и на ее масляной поверхности. Воспринимаются как свидетельство подлинности картины, поэтому их стараются хорошо подделывать.
Лох (жарг.) — человек, не разбирающийся в искусстве и антиквариате, которому можно продать дешевые вещи по большой цене.
Перелицовка (жарг.) — подделка картины путем переделки старинной работы дешевого автора в работу дорогого.
Предаукционная выставка — мероприятие, которое проводят аукционные дома накануне торгов, чтобы показать товар лицом потенциальным покупателям.
Пресс-показ — показ выставки для журналистов, чтобы они написали хорошие статьи, из которых бы о ней узнали другие люди. Алкоголь там не наливают обычно, в отличие от вернисажей, которые являются светскими мероприятиями для «полезных» людей.
Провенанс — букв. «происхождение», биография картины после того, как она покинула мастерскую художника, «история бытования». Самый главный фактор, который влияет на ее цену, после художественных достоинств. «Сомнительный провенанс» означает, что ее местонахождение в течение долгих лет было неизвестным, и документы могут быть подложными (понижает цену). «Чистый провенанс» — все идеально, есть доказательство местопребывания буквально на каждый год, у очень приличных людей (повышает цену).
Реституция — возвращение частным лицам произведений искусства, например, отобранных у их предков во время Второй мировой войны (на Западе — обычно еврейские коллекции); или возвращение одним государством вывезенного у другого государства (РФ не возвращает трофеи ВОВ принципиально, принят такой закон).
Стринг — набор лотов одной тематики на аукционе, например, «стринг раннесоветского фарфора» или «стринг эро-тических книг».
Топ-лот — самая дорогая и эффектная вещь аукциона, именно ее обычно печатают на обложке аукционного каталога, первой упоминают в пресс-релизах.
Трофейное искусство — вывезенное советскими войсками из Европы по результатам Второй мировой войны. Официально вывезенное представителями государства, «трофейной комиссией», ныне является собственностью РФ (и других экс-республик СССР). Нелегально вывезенное бойцами Советской армии считается криминальным, нередко фигурирует в европейских регистрах «перемещенных ценностей» и может вызвать проблемы у своих продавцов.
Фальшак (жарг.) — подделка, фальшивое произведение искусство.
Фуфло (жарг.) — аналогично.
Химия (жарг.) — химико-технологическая экспертиза картин.
Хранитель, музейный хранитель — сотрудник музея, отвечающий за определенную тематическую часть его коллекции, например, «хранитель икон» или «хранитель итальянской графики XVI–XVIII веков».
Эстимейт — букв. «ожидание», примерный ценовой диапазон стоимости произведения искусства на аукционе.
«Нижний эстимейт» — обычно стартовая цена, с которой начинаются торги.

ИНТЕРМЕДИЯ № 3
Модные тенденции в мире фальшивок: как подделывали картины известных художников в СССР и России

Известно, что болезнетворные микробы умеют приспосабливаться к лекарствам и мутировать, так что препараты приходится все усложнять и усложнять. Мир криминального искусства также адаптируется и становится артистичнее и виртуознее по мере того, как совершенствуются методы разоблачения подделок. Теневой рынок подстраивается под реальный, продавцы — под уровень грамотности покупателей. А также под их актуальные вкусы.

Предтечи

Вот советское время: гоним иконы да «Фаберже» и иностранным покупателям, и нашим. При раннем Брежневе люди вспоминают, что русский авангард — это круто. Покупатели выгребают подлинники из квартир потомков художников и приобретают их у случайных владельцев. Именно подлинники — время это еще «первобытное», и настоящие картины стоят относительно немного. Тем более что авангардисты в ту пору — это не сказочные полубоги, а недавно скончавшиеся художники, и их истинного значения для культуры основная масса еще не понимает.

В тот период собирательства взаправду случались истории, переработанными версиями которых сегодня аферисты потчуют наивных покупателей: про находки на чердаках и в пыльных чуланах, про окна, забитые фанерой, с живописью на оборотной стороне, про забытых потомков брошенных жен — и прочие классические мифы в том же духе.

К концу советского периода (самое позднее — в 90-е) практически все, что можно было вымести, было выметено, все, что продавалось, было перепродано, и лишь некоторые сознательные внуки художников продолжали стойко хранить портреты бабушки в голом виде, отбиваясь от щелкавших зубами аки волки коллекционеров.

Рынок подделок русского авангарда возник быстро, практически сразу. Спрос был большой и у нас, и на Западе, изобразительный язык подкупал видимой легкостью исполнения. Художники и исполняли, превращаясь в поддельщиков. А почему бы и не пользоваться ситуацией, а? Покупатель тогда был не испорчен культурой коллекционирования, проглатывал выдуманные истории провенанса (происхождения) предлагаемых картин. Тем более что в мрачные годы СССР с интеллигенцией, которая была главным держателем этого имущества, действительно чего только не творилось, загогулины истории принимали порой крайне причудливые формы, и ценности могли перемещаться по самым немыслимым маршрутам. Этот покупатель оценивал подлинность на глазок, а не под микроскопом. Не требовал химико-технологических экспертиз. Верил рекомендациям «знатоков» и ученых. Но, несмотря на эти риски, именно тогда была заложена основа тех частных коллекций авангарда, которые ныне имеют вес.

Прогресс

Мода на подделывание русского авангарда, если говорить о нашей стране, закончилась примерно к середине 2000-х годов. К тому времени коллекционеры, давно увлекавшиеся этим делом, поумнели. Набили множество шишек и стыдливо запрятали на антресолях свернутые в рулоны псевдошедевры. Научились разбираться в людях: разложили всех в тусовке по полочкам в зависимости от репутации, составили в голове черный список музейных экспертов, подмахивавших липовые документы. Интуитивным путем сформулировали концепцию провенанса, хотя само это слово тогда с Запада к нам еще не проникло.

Вошло в норму то, что недавно казалось экзотикой и лишними расходами, — просить «химию» (химико-технологическую экспертизу). К этому времени без анализов стало уже совсем нельзя: поддельных «малевичей» развелось так же много, как липовых «гуччи» на Черкизовском вещевом рынке.

Подделывать авангард в расчете на крупный куш стало бессмысленно, в том числе и после экономического кризиса 2008 года, когда цены на искусство рухнули. Да и с тем, чтобы отчитаться об истории бытования новорожденного «ше-девра», в 2000-х возникали серьезные трудности. Это в 80-е байка «папа не показывал, потому что боялся» еще звучала правдиво. А в РФ уже надо было изложить биографию картины при Ельцине и Путине, где висела, кто видел. А как отчитываться, если там вакуум? (Именно эти белые пятна в стаже — то, что сразу настораживает в главном арт-скандале 2018 года, — бельгийской коллекции Игоря Топоровского, ни одну из картин которой никто не видел целый век.) Истории про происхождение из неких спецхранов и тайников КГБ вызывали улыбку: в подобных местах кто надо уже десять раз посмотрел и ничего не нашел.

Отметим, что речь идет о внутреннем рынке, который хоть и хаотичен, но не очень велик, он сумел самоорганизоваться, выработать антитела.

А на Западе до сих пор творится феерия, правда, рассчитанная на покупателя-профана: мелкие галереи, а также аукционы (вплоть до eBay!) наполнены «подлинниками» Гончаровой, Малевича, Розановой, которые можно купить за 5–10 тыс. евро.

Западный обыватель, как мы видим по переводам политических заявлений и голливудским сценариям, готов верить почти любому бреду о Russians. И особенно это помогает, когда речь идет о загадочном мире искусства, полном тайн и неожиданностей. Тут и истории про КГБ годятся.

Вот достаточно свежая новость, позволяющая представить масштабы этого теневого рынка: 15 марта 2018 года в Висбадене закончился громкий судебный процесс, по итогам которого израильские арт-дилеры Ицхак Заруг и Моез бен Хазаз получили маленькие сроки за три картины «Родченко» и «Лисицкого». По сообщению немецкой полиции, их галерея SMZ в Висбадене заработала более 2 млн евро, а при обысках было изъято свыше 1800 спорных работ. Слова «два миллиона евро» звучат для уха ласково, но вот для сравнения реальная цена подлинника: «Супрематическая композиция с полоской в проекции» Малевича с железобетонным провенансом из коллекции его личного знакомого Николая Харджиева была продана за 21,1 млн долларов (2017 год, Sotheby’s). Другая важная мелочь, характеризующая потенцию европейского правосудия: из 1800 картин в дело смогли включить всего 19, а до приговора «добралось» вообще только три работы. Но все равно понятно, что подобная дешевая мелкая пакость рассчитана на тех покупателей, кто в России нес бы деньги в «МММ».

Перелицовка

Итак, мы выяснили, что впаривать возникший из ниоткуда русский авангард в наши дни — это старомодное занятие. Теперь же поговорим о более актуальных тенденциях.

Примерно с середины 90-х годов началась новая волна фальшаков, и касалась она совсем, совсем других художников. Паленый авангард всем надоел, и его стали чураться, но беда пришла откуда не ждали. Впрочем, на этот раз пострадала другая группа коллекционеров, среди которых еще не было столько обжегшихся. Дело в том, что к началу XXI века в России постепенно захирел рынок и классических художников.

Авторы гениальной бизнес-идеи обратили внимание на то, что цены на внутреннем рынке Российской Федерации на наших реалистов из-за обилия шальных денег и местной мании величия были значительно выше, чем на их западных современников. А поскольку все они порождение глобального академизма, сильных различий в стилистике не наблюдалось, тем более что русские живописцы старательно подражали иностранным коллегам. Наше искусство XIX века, и никуда от этого не деться, по сравнению с Европой провинциально, а «великие мастера» из России на Западе стали бы в лучшем случае крепкими ремесленниками.

Мошенники придумали воплотить эту концепцию в жизнь, только наоборот: картина какого-нибудь немца покупалась на европейском аукционе, ее ввозили в Россию и добавляли к ней подпись, а иногда какие-нибудь посконные детали.

Уже как анекдот рассказывают историю про «раннего Шишкина», оказавшегося представителем той же дюссельдорфской школы М. А. Куккуком.

Но бывали и более удивительные случаи: в 2011 году в Государственном музее им. Пушкина на Пречистенке от частного коллекционера появился портрет легендарной жены декабриста работы неизвестного художника (не оглашается, как покупка или дар). На его обороте была надпись тушью: «Раевская Марiя Николаевна / писан 1824-го года». Достаточно быстро выяснилось, что в 2008 году немецкий аукционный дом Bergmann за 1,2 тыс. евро продал визуально абсолютно идентичную картину. Только у нее имелось авторство — это была работа художницы Людовики Симановиц «Портрет Августы Кесслер», жены основателя марки игристых вин Kessler. Полотно хранилось долгие десятилетия в ее семье.

Когда алгоритм вброса подобных вещей от «классиков XIX века» был разгадан, эта волна спала (где-то в первой половине 2000-х годов). Арт-рынок тогда вообще потрясла череда скандалов: государственным музеям запретили проводить экспертизы, антикваров Преображенских приговорили к тюремному заключению, начал выходить «Каталог подделок произведений живописи» Росохранкультуры (на сегодняшний день опубликовано шесть томов).

Были и внешние причины, главная из которых — научно-технический прогресс, то есть массовое развитие интернета. Сегодня самый мелкий европейский аукцион сразу выкла- дывает в сеть свои каталоги, а потому в наши дни просто исключена ситуация, характерная для эпохи диалапа, когда можно было купить для перелицовки картину и быть уверенным, что достаточно долго, пока бумажные каталоги не разойдутся, никто не угадает, откуда она взялась.

Высший класс

О том, что в моде прямо сейчас, говорить сложнее — никаких знаковых судебных дел еще не прогремело, да и активные теневые «дилеры» не вышли на пенсию писать мемуары. Но общая тенденция ясна: охотник становится искуснее, а добыча — осторожнее.

Со временем продавать подделки оказывается еще труднее, поскольку грамотный покупатель требует все больше и больше бумаг, причем от разных экспертных контор. К этому тоже пришли не сразу: например, был период, когда ценитель русского авангарда, готовый выложить за него солидную сумму, уже знал, что без кипы экспертиз предлагаемая картина ничего не стоит, а вот покупатель «Шишкина» верил качественной реалистичной живописи и брал ее без «химии».

Большую часть подделок сегодня отсекают эксперты, но на некоторые картины удается получить положительные заключения. Как такое происходит — трудно сказать: иногда это действительно ошибка специалиста с усталым глазом, изредка — предумышленная афера, но главная причина — недостаточная популярность «химии», чем пользуются отдельные дилеры, поддерживая хорошие отношения с экспертами, которые, веря им на слово, «вытягивают» картину своими заключениями.

Судя по всему, актуальный тренд ныне — это подделка с нуля художников-классиков или «импрессионистов». Так, в 2016 году после химико-технологической экспертизы был разоблачен «Зимний пейзаж» якобы Игоря Грабаря, за который коллекционер отдал миллион долларов. Подделывают салонных Константина и Владимира Маковских. Весьма востребованы пейзажисты: Поленов, Левитан…

Но как бы ни менялась мода, некоторые вещи остаются неизменными уже много поколений: из года в год, из десятилетия в десятилетие на рынке продолжают появляться поддельные «айвазовские».

Байки № 3
рассказанные мне в ресторане на крыше московской высотки одним кавказским джентльменом с изящными пальцами и двумя судимостями

Жил в 1990-е один богатый человек и очень искусство любил. Вся квартира у него была увешана картинами (90% из них — подделки). Бывало, сидит в роскошном халате, кальян покуривает и показывает на рисунок Леонардо да Винчи на стене со словами: «Четверть ляма баксов мне за него предлагают — не отдаю! Люблю его просто!» Гостеприимный был человек, много гостей к нему ходило, в том числе одна компания грузин.

Однажды в мае отправился он со всей семьей в ресторан, праздновать день рождения. Возвращаются — квартира вскрыта. Картины все украдены. Кроме того, вынесли и гардеробчик хозяина: а у него было много костюмов от Версаче, блестящих таких, ярких — они как раз модными были. Мы когда услышали, что, кроме картин, еще и пиджаки украли, сразу подумали — грузины!

Потом как-то одному человеку из РУБОПа, к слову пришлось, рассказали про костюмы с картинами. А тот встрепенулся: в соседнем отделе как раз недавно арестовали каких- то грузин, и у них картины в рулонах нашли. Страшная банда оказалась — грабили офисы, врываясь с оружием. Ограбленный, когда узнал, кто они, очень радовался, что с семьей на день рождения тогда ушел — если б они их в квартире застали, то никого бы не пожалели.

Так что за этой бандой теперь еще одно уголовное дело появилось. А друзья бандитов, когда прочитали в газетах, что дело о краже картин взято на контроль министра (у ограбленного большие связи были), то очень всполошились. По их понятиям, обвинение в грабежах офисов не так опасно было, как то, что, оказалось, такого человека обидели (хотя за квартирную кражу срок меньше). Отправили «парламентера» к нему. Посланник извинялся перед ним, говорит, хотим вернуть украденное. (РУБОП тогда при аресте только четверть похищенных картин нашел.)

Действительно, вернули — через ячейку на Ленинградском вокзале. Но несколько полотен вернуть не смогли. «Мы очень извиняемся, но мы их подарили ворам в законе, так что забрать обратно не можем».

Не помню, где в итоге «леонардо» оказался.

Много вариантов афер было. Например, ситуация: ты — клиент, приводят тебя в хорошую квартиру в центре, показать какого-нибудь бубнововалетовца. Владелица картины — почтенная дама, генеральская или профессорская вдова. Ты, как нормальный покупатель, говоришь: «Мне вещь нравится, но хочу показать своим экспертам». Вдова и ее посредники тебе отвечают: «Да, конечно, берите, показывайте. Но, сами понимаете, вещь дорогая, оставьте залог какой-нибудь». Клиент оставляет нормальный залог за миллионную картину — тысяч в сто долларов. Везет полотно к какому-нибудь настоящему эксперту — а тот сразу ставит печальный диагноз. Клиент с подделкой на руках обратно на квартиру — а она, оказывается, была арендована на сутки, вдова — подставная, и все телефоны, конечно, уже не активны.

Сам я таких афер не организовывал, но знавал людей, которым несколько раз подобный сбор залогов удавался. Не все своей смертью умерли.

Другой популярный вид обмана, который до сих пор, кстати, встречается, это когда человек, которого ты вроде знаешь и доверяешь ему, берет картину для перепродажи в качестве посредника.

Продает, но деньги владельцу не передает, себе оставляет. И владелец потом его разыскивает, иногда даже в милицию обращается. Один такой красавец набрал по четырем разным антикварам картин на 800 тысяч долларов. Пошел в галерею на Новом Арбате и заложил их (не продал даже) за 400 тысяч. Его посадили по заявлению пострадавших, однако получить свое из той галереи они не смогли — хозяин им сказал: «Это заложено, верните деньги — тогда отдам, а пока это честно мое». Не знаю, чем кончилось.

Похожий случай был у моего приятеля. Его друг, изящный художник, в шарфике, взял у него картину Нестерова продавать. И сгинул. Наконец мой приятель до него добрался: «Где мой Нестеров?» — «У меня взяли его на перепродажу». — «Веди!»

Приходят в офис где-то на Новослободской — переделанная квартирка, там голые стены, секретарша, один принтер и два абрека. Они типа и есть эти самые торговцы антиквариатом. Приятель требует вернуть ему картину, те ему матюками. Но он же не один пришел, а со знакомым рубоповцем. Тот и объяснил ребятам, что через полчаса они все будут лежать там мордами в пол. «Нестеров» сразу за шкафом нашелся. Большой такой, красивый, с озером, девушками в сарафанах. Поддельный, конечно. И мой приятель это знал. Но у него на этого «нестерова» свои планы были.

Как я начал заниматься искусством? Я вообще после армии кем только не работал, в 1980-е даже три года наперстки крутил. У «Праги» и у «Ванды». Потом женился — пришлось бросить. И тут появился знакомый, который антикварную мебель возил. В итоге вот пришел к картинам. А когда я делать картины перестал? Какой у нас на такое срок давности — десять лет вроде. Значит, вот как раз в 2008 году и завязал я с этим всем.

Иногда приносят на продажу вещи — просто плакать хочется от наивности. Особенно этим отличаются джигиты из разных северокавказских республик: «Пикассо! Из дворца самого Саддама Хусейна!» Очень трудно их разубеждать, что это не Пикассо. Когда американцы новую войну начали, то пошла другая волна легенд — «это из Ливии». Приносят картины, иногда в рулонах, неправильно свернутых, иногда вообще полотно скомканное, почти в кулечек.
И два миллиона долларов за него просят.

Умерла женщина-востоковед, дедушка которой был врачом и лечил Саврасова. От него у нее осталось две саврасовские картины, которые она завещала своему аспиранту. Только успели ее похоронить, он приходит в ее квартиру — а та уже аккуратно взломана, и оттуда вынесли эти две картины и еще пару икон.

Воров было тоже двое, добычу они пополам поделили. Один из них со своим «саврасовым» пришел ко мне и заявил, что хочет за него 100 тысяч долларов. «Дурак, — говорю, — она же ворованная, никто тебе за нее столько денег не даст. За 25 тысяч возьму». Но тому показалось этого мало, он стал искать других покупателей.

Вроде нашел, но предупреждать, что ворованное, не стал. Покупатель приходит смотреть картину, уже за 60 тысяч. И приходит, конечно, со своим экспертом. Специалист за новостями же следит, отводит клиента в сторону и шепчет на ушко: «Картина, вижу, подлинная, да только есть в ней одна проблемка…» Не состоялась сделка.

Дальше начал он суетиться, пытаться впаривать. Я сказал ему «не бегай, спокойно», но дурак же. Кончилось все тем, что он понес «саврасова» в магазин на Арбате продавать, и попал там на сотрудника — агента милиции. (Арбатские все до единого очень тесно с органами связаны.) Арестовали его. Человек из Баку предлагает рояль: — Самому Герману Герингу принадлежал! Бери всего за 200 тыс. долларов!

— Зачем мне рояль?
— Бери! У меня его сам английский посол хотел купить! За миллион долларов.
— Чего ж не продал?
— Он сказал: «Доставь мне его в Лондон, там заплачу».
— Слушай, ну арендуй грузовой самолет до Лондона, оплата грузов по весу, рояль не так уж много весит, наверняка дешевле миллиона долларов будет — точно в прибыль выйдешь.
— Нэт, нэ хочу связываться. Видел я потом тот рояль. Весь белой краской перекрашен, даже струны внутри.

Вообще, без шуток, бывает такое и настоящее. Как раз сейчас по Москве настоящий Каналетто ходит, трофейный, чуть ли не действительно от Геринга. В довоенных немецких каталогах его репродукция есть. Чистый он один-два миллиона стоил бы, а сейчас его и за 300 тысяч никто брать не хочет. А на Западе его сразу изымут и законным владельцам вернут.

Даже арабам такое не продашь теперь, они ученые. Когда мы делали картины, большую трудность составляло достать особенные такие лампочки для просушки. Привозить их приходилось из Пензы или Украины, больше нигде такого не производили. Под этими лампами мы сушили свежие краски.

Правильный метод — сушить в течение трех месяцев, медленно-медленно опуская лампы к холсту. Чтобы масло затвердело и кракелюр хороший по нему пошел. Но мы же борзые, всегда спешили — поэтому за один месяц свои новоделы просушивали, чтобы продать побыстрее. Но был у меня знакомый, педантичный такой — он картины по полгода сушил. Правда, у него и оборот поменьше выходил.

Эти лампы, которые бесперебойно горели месяцами, очень много электричества жрут. Электросчетчики сразу выдают, что что-то не то в квартире происходит. Так что главное дело, когда квартиру для мастерской снимаешь, — выбрать помещение на первом этаже. Чтобы к кабелю подключиться до счетчика. Ну и трансформатор нормальный поставить.

Реальный разговор, при котором я присутствовал:
— Это фуфло голимое! — сказал эксперт Третьяковки (прим.: уже там не работает).
— Но я сам, собственноручно, клопов из-за рамы выковыривал! — сказал продавец (сомнительная личность).
— Знаю я ваших клопов. В прошлый раз мне дырки от жуков-древоточцев показывали, а они оказались микросверлом проделанные, — сказал покупатель. И отказался от сделки.

Сейчас ситуация очень сильно поменялась — золотые деньки были в 2000-х. Теперь денег столько у коллекционеров нет, спроса нету — нету и предложения. Раньше — назови фамилию художника, сразу тебе предложат на выбор. «Калмыкова желаете? С двумя лебедями, с одним?»

И привезут к подъезду чуть ли не назавтра. Например, попросил один человек пейзаж Дубовского — и уже через 10 дней из Питера мне для него привозят картину. Но я их завернул, говорю: «Вы совсем офигели? Пальцы к краске прилипают, она же совсем не просохла». А визуально, на фотографии — так чисто Дубовской, очень красивый морской пейзаж.

Сейчас подобного уже нет, разыскивать работу желаемого художника приходится долго. Иногда по полгода, иногда месяц. Но лучше, конечно, хотя бы три.

Главная фабрика по созданию поддельных картин была и остается в Петербурге, там крепкая академическая школа живописи сохранилась. Один человек был должен мне 100 тысяч долларов. Звоню ему — где? Он мне в ответ вываливает такую историю. Мол, заказал он одному питерскому художнику «небольшого левитанчика». Художник привозит картину, отдает — и получает оплату в 100 тысяч. «Только, — говорит заказчик, мой должник, — Ты до вторника эти деньги не трать. Я повезу в Третьяковку, покажу твоего левитанчика эксперту. Если он не завернет — деньги твои, а завернет — вернешь». Эксперт картину не подтвердил, мой должник попытался получить с исполнителя деньги обратно, но тот исчез. На звонки не отвечает, на контакт не идет.

И мой должник говорит: «Вот, езжай в Питер, получи свои деньги с него, у меня ни копейки нет». Тогда у меня в Петербурге свои связи были, нашли для меня этого художника. Он испугался, попросил за себя заступиться. Мне перезванивают солидные господа, говорят: «Мы крышуем художника, ты крышуешь покупателя, приезжай, поговорим». Я объяснил, что не крышую, а тут другая ситуация, и отправился побеседовать. На вокзале меня встретили уже мои друзья, чтоб правильно меня поддержать (это все в 90-е было). И все мы пошли в ресторан с той «крышей» разговаривать.

Сидим, выясняем. Там такие серьезные люди собрались. И тут оказывается, что мой должник не только Левитана заказал, но еще взял по паре Богомоловых и Шишкиных. Я сижу, как дурак, мне стыдно перед людьми. Сели считать, вычитать-складывать — в итоге решили, что художник за «левитанчика» только 25 тысяч должен вернуть.

Так подставил меня мой должник! Очень плохо все это могло для меня кончиться — Питер же.

Своих Кандинских мы называли «кандибобер», Шагал был — «шагаленок» или «шагалец», Шишкин почему-то «шишкотряс», ну и Айвазовский — «айваз». Еще у нас был внутренний девиз, а-ля социалистическое соревнование: «В каждую олигархическую семью — по нашему Малевичу, Айвазовскому или Кандинскому!»

А вот абсурдная история. У одного коллекционера имелся крупный женский портрет, для простоты напиши — «Женское ню» Серова (но на самом деле не его). Ему в дом залезли, картину украли. Он обратился в милицию, уголовное дело возбудили, но очень ему мешало, что на эту картину никаких бумаг не было.

И он обратился к одной бригаде художников, которые ему по фотографиям точно такого же «серова» быстро сделали.

Отнесли этого «серова № 2» каким-то экспертам, и те написали им экспертизу с громким заголовком «Для МВД России». (Как они с расхождениями в датах экспертизы-кражи, кстати, выпутывались, не знаю.)

«Серова № 2» владелец оставил у художников, она ему не нужна была, только бумага.

Предъявил экспертизу куда надо. Через некоторое время «серова № 1» ему нашли и возвратили, он обратно его на стенку повесил.

А второй все стоял в мастерской у стенки, стоял. Потом какой-то умный подумал — что он тут без дела пылится? И отнес его в приличную галерею на продажу.

Через месяц из галереи звонок. Какая-то дама-эксперт пришла в галерею, увидела «серова № 2» и в обморок чуть не упала.

Оказалось, она час назад была в гостях у того коллекционера и «серова № 1» на стене видела. Пришлось из галереи картину забрать.

Самое интересное, что «серов № 1» тоже был фальшивый, его та же самая бригада писала.

А «№ 2» те художники кому-то подарили, «за услуги», то ли ментам, то ли наоборот. Может быть, она всплывет еще. Они иногда всплывают, такие вещи…

Один человек сделал Кандинского. Большого такого, красивого. Подделки — они всегда в 1990–2000-е были сразу «шедеврами», чтобы покупателя в лоб своей красотой ошеломить; на мелочь этюдную никто не разменивался.

Некоторые российские экспертизы этот «кандинский» прошел. Вдобавок продавец организовал для картины документы из какого-то европейского музея, мол, висел этот «кандинский» там до войны, его белогвардейцы на хранение оставили.

Начал продавать ее в России. Дают за картину 2 миллиона долларов. «Продавай! — говорю. — Бери, пока дают! Фуфло же». Но продавец был гордый такой. И наглый. «Я хочу за нее двадцать пять миллионов». Ну, вперед, что? Попытался он организовать этому «кандинскому» документы у эксперта по авангарду С***ва, 50 тысяч ему подпихивал, но тот умный, поэтому намеков в упор не понимал.

За сколько он в итоге смог продать ее — не знаю. В продаже этот «кандинский» всплывает теперь каждые пару лет, все его отфутболивают. Недавно даже из Еревана звонил один приличный человек, профессор-дантист, с вопросом: «А знаете ли вы такую картину Кандинского?» Я ему очень вежливо ответил, что, конечно, знаю.

С экспертами надо уметь разговаривать. Вот есть у меня, скажем, Литовченко. Подлинный, чистый, очень хороший. Я иду к эксперту, он мне с чистой совестью экспертизу подписывает. И я ему даю денег сверх: «Это вам не за экспертизу, а за срочность, за то, что вы в один день всего обернулись». Тысячи четыре. Потом у меня на руках вдруг оказывается тоже Литовченко, но на этот раз уже фуфло. И я иду к тому же эксперту, со словами «а за срочность я вам заплачу 5 тысяч долларов». И он ко мне уже как-то теплее относится. Правда, иногда бывает, перезванивают: «Слушай, извини, но это вообще ни в какие ворота не лезет. Никак не натянуть, забери и выброси».

Подделки в девяностые-нулевые плодили в невероятных количествах. Экспертизы тоже потоком рисовали. Был один эксперт, он жил в спальном районе. Подъезжаю к его хрущевке со своей картиной, у подъезда стоит в ряд десять, а то и больше машин.

Эксперт выходит из подъезда, из автомобилей вылезают люди, каждый открывает багажник с картинами. И этот эксперт обходит эту автомобильную очередь, осматривает работы. Некоторых, правда, заворачивал: один раз посмотрел на мой пейзаж и говорит: «Верх мне нравится, а низ совсем нет». Я ему деньги сую, а он мне: «Вы не понимаете! Для меня главное, чтобы картина живая была».

А один эксперт, очень хороший, то есть честный, был моим другом. Я ему только хорошее носил. Когда он свою монографию печатал, я ему десять тысяч на нее подарил. Он предлагал мое имя указать в благодарностях, как спонсора, но я ему, наоборот, это запретил делать.

Книга у него была про одного авангардиста, и он даже спросил, нет ли у меня картин этого художника. Как не быть? У нас тогда штуки три его как раз работ стояло. Только подставлять хорошего человека, даже для такой шикарной легализации, мне не хотелось, поэтому я честно ответил, что нету.

Потом, спустя несколько лет, когда я уже только перепродажей занимался, принесли мне картину — пусть будет Лентулов. Сам я не знал, подлинник это или подделка, повез ему показывать. Картина такая экспрессивная, яркая, ему очень понравилась. «Точно, — говорит. — Подлинник, хоть сейчас тебе экспертизу подпишу!»

Я ему отвечаю, чтобы подождал и что хочу этому «лентулову» химическую экспертизу сделать. Отнес в лабораторию, там мне ее посмотрели-понюхали и завернули. Не прошла она по химсоставу.

А мой друг-эксперт все мне звонит, спрашивает, где та картина — уж больно она ему понравилась, захотел он ее в свою статью новую вставить. «Давай-давай, подпишу!» Если б это не он был, я бы взял эту бумагу и прекрасно затем «лентулова» продал, с такой экспертизой-то. Но не хотелось ни подставлять его, ни расстраивать, сказав правду, что он ошибся.

Поэтому я ему соврал, что, узнав о его положительном отзыве, продавцы подняли цену в два раза и были поэтому посланы.

Надо бы его публикации после этого полистать: не принесли ли ему эту картину с какой-нибудь другой стороны…

Но он сказал бы мне, наверно.

У одного человека, который в этом бизнесе серьезно был, залезли в окно и украли картины, которые он на продажу лохам приготовил.

Через пару лет он увидел их в экспозиции одного государственного музея. Стал интересоваться цепочкой, из любопытства раскрутил дело — чисто для себя.

Больше всего его поразило не то, что госмузей купил заведомые подделки, а то, что, по документам, директор заплатил за них 1 млн долларов из госбюджета, а продавцы на руки получили всего 200 тысяч. Говорят, он запил после этого.

Потом бросил подделывать картины и ушел в госчиновники по культуре. Сам я лично с ним не знаком, думаю, вранье, — вряд ли запил.

---

ВОРЫ, ВАНДАЛЫ И ИДИОТЫ: Криминальная история русского искусства / Софья Багдасарова — Москва: БОМБОРА, 2020. — 232 с.: илл. (Искусство с блогерами)

Купить книгу можно здесь

---

Также читайте на нашем сайте:

Альфредо Аккатино. «Таланты без поклонников. Аутсайдеры в искусстве»
Елена Осокина. «Небесная голубизна ангельских одежд»
Настасья Хрущева «Метамодерн в музыке и вокруг нее»
Мэри Габриэль: «Женщины Девятой улицы»
Несбывшийся Петербург. Архитектурные проекты начала ХХ века
Наталия Семёнова: «Илья Остроухов. Гениальный дилетант»
Мэтт Браун «Всё, что вы знаете об искусстве — неправда»
Ролан Барт «Сай Твомбли»: фрагмент эссе «Мудрость искусства»
Майкл Баксандалл. «Живопись и опыт в Италии ХV века»
Мерс Каннингем: «Гладкий, потому что неровный…»
Мерс Каннингем: «Любое движение может стать танцем»
Шенг Схейен. «Авангардисты. Русская революция в искусстве 1917–1935».
Антье Шрупп «Краткая история феминизма в евро-американском контексте»
Марина Скульская «Адам и Ева. От фигового листа до скафандра»
Кирилл Кобрин «Лондон: Арттерритория»
Саймон Армстронг «Стрит-Арт»