Московские шестидесятые — интереснейший культурный феномен, начавшийся с Фестиваля молодежи и студентов (1957) и закончившийся Бульдозерной выставкой (1974). Освобождение от сталинской тирании привело к появлению блестящего поколения интеллигенции, часть которой жила своей, параллельной советскому обществу, жизнью. В книге «Идеально другие. Художники о шестидесятых», вышедшей в издательстве «Новое литературное обозрение», ее автор Вадим Алексеев представляет читателям эпоху глазами неофициальных художников, в подвалах которых искался новый художественный язык, восстанавливалась потерянная связь с Европой и забытым авангардом 1920-х, собирались поэты, мыслители, иностранцы. Из ярких мемуаров, сопровожденных редкими фотографиями, и складывается, как витраж из осколков, полифония московской жизни 1950-1970-х годов.

«Идеально другие» — это пятнадцать героев, от Андрея Волконского до Владимира Янкилевского. Центральное место в ней занимают воспоминания великой художницы Лидии Мастерковой. В рубрике «Книжное воскресенье» журнал Точка ART публикует фрагменты, в которых Лидия рассказывает о знаменитой «Бульдозерной выставке» и группе «Движение».

Бульдозеры

Бульдозерную выставку давно растащили на цитаты посторонние люди. Вы и ваш сын Игорь Холин были среди одиннадцати заявленных в приглашении участников событий, разыгравшихся 14 сентября 74-го года на беляевском пустыре.

На Бульдозерной выставке я первой вышла на пустырь! Бульдозеры наступали с водой, нас разогнали, но мы были молодые, смелые и ничего не боялись. Мы ночевали у Риты, моей племянницы, — я, Витя Тупицын, Володя Немухин. Другие шли от Оскара, с Черкизовской, как Рухин. Оскар говорил Глезеру: «Саша, ты уходи отсюда! Тебе здесь делать нечего». Но сейчас Оскар скажет, что этого не говорил, — ведь Глезер все равно приперся со всеми вместе. Пришли Саша Рабин, Игорь, Римма Заневская с мужем Олегом Трипольским.

Должны были участвовать Комар и Меламид, но не знаю, были они или нет, я их не видела — такая суматоха была. Я пришла вся обвешанная треножниками — должна была их раздать всем, чтобы поставить картины. Оглянулась, и первые, кого встретила, были моя сестра и ее Мишка, пропавший потом в Америке. Потом стали подходить другие, кто-то разворачивал картины, Володя Немухин со своей картинкой стоял, так и не развернул, Надя Эльская схватила мою картину, влетела на какие-то бревна, развернула ее, что-то закричала. Мне это совсем не понравилось — я не собиралась так себя вести. Это было глупое хулиганство — но в общем-то ничего особенного. Суматоха началась, когда стали всех разгонять и поливать водой, люди бежали и кричали. Когда бульдозер пошел на нас, Оскар, Сашка и Игорь вскочили на него, схватились за капот, стали что-то говорить шоферу. Впоследствии лгали, что за нож бульдозера схватился Генка, друг Кати Кропивницкой, сейчас он в Америке.

Эдмонд Стивенс вскочил на подножку, залез рукой в кабину и повернул ключ зажигания, остановил бульдозер. Это Игорь видел своими глазами. Мою и Воробьева картины бросили в костер. Я выхватила свою картину, потом ее даже отреставрировала и продала. Сломан был только подрамник в пазах, сама картина не сильно пострадала. Мы пошли обратно к моей племяннице, но по пути Сашку, Надю, Оскара, Витю Тупицына и Рухина схватила милиция — не знаю, почему именно их. Потом выпустили. Мы были наивными, опасность нам была как море по колено — мы чувствовали, что ничего плохого не делаем. Нас не выставляли, мы пришли и хотели поставить свои картины — акции политической мы не устраивали. Хотя, возможно, за выставкой и стояла какая-то организация. Там нужно очень хорошо расшить нитки и посмотреть, что и как. Но этим никто серьезно не занимается, правда людям не нужна. А потом пошли другие выставки, но это имело уже политический характер, мы осмелели, вроде ничего нам не запретят.

С «бульдозерами» кончилась романтическая эпоха 60-х, дальше были Измайлово, ВДНХ, Малая Грузинская.

Через несколько дней Оскар нам объявил, что предлагают устроить открытую выставку в Измайлове, на несколько часов, с 12 до 16. Тогда мы все собирались у Оскара и все обсуждали. Однажды я иду и вижу — человек идет в плаще. Подходит и спрашивает, делая вид, что меня не знает: «Вы не знаете, где тут живет Оскар Яковлевич?» — «Я туда и иду». — «Проводите меня!» Мы пришли, я позвала Оскара: «Пришел человек, тебя спрашивает!» — а потом узнала, что это человек из горкома и они собираются договариваться. Я попрощалась и ушла — мне это было неинтересно, о чем я могла с ними договариваться? В следующем году было две выставки на ВДНХ — я пришла, свою картинку поставила, встретила родственников, которых не встречала 30 лет, с детства, и третья, в которой я уже умышленно не участвовала, потому что решила — раз ехать, значит, ехать. «Пчеловодство» была первой, на второй было уже много художников, даже Сапгир свою рубашку повесил. Выставка в ДК ВДНХ была нехорошим предприятием, после нее все развалилось. Ее делал Ащеулов из горкома графиков. После выставки мне предложили вступить в горком, я отказалась. Потом в горкоме хозяйничал Немухин, и много чего за его спиной говорили: Воробей всегда сетует на то, что Немухин выкинул его из списка участников.

Нахлынуло много художников, молодых и разных. К лианозовцам примыкало много молодежи. На «бульдозеры» пришли уже художники совсем не лианозовцы, как и на выставку в Измайлове. Мы и не знали, что такие существуют — как группа, сидевшая в гнезде. Выставки на ВДНХ были как начало свободного творчества, их делал горком, не забывший своих участников, которые не имели к нам лично никакого отношения. Потом как-то все разрядилось, многие художники, не представлявшие никакого интереса, вошли в нашу обойму. Дробицкий стал боссом и заместителем Церетели. Но тогда были еще хорошие времена, люди были искренние, бессребреники, не было еще лажи, придуманной с какой-то целью. Кто-то специально делал политику из эстетики, я много знаю об этом, но никого не хочу упрекать.

«Бульдозеры» открыли миру иронию Комара и Меламида, а их пропагандистами в Америке стали Маргарита и Виктор Тупицыны.

Я Комара с Меламидом совсем мало знаю, почти не встречала. И сами они как личности мне были неинтересны. В Москве они устроили целую акцию у Оскара, притащили огромный холст, краски, кисти, показали, как вместе работают, как делают свои картины. То, что было у Оскара, было совсем плохо — зачем мазать кистью, кидать краску, если ты не умеешь рисовать? Если ты не можешь нарисовать портрет, зачем из него делать урода? Какие-то спичечные коробки, пачки из-под «Казбека», который курил Сталин. В Америке уже была какая-то форма, они старались натуралистически выписывать свои цирковые темы, рисовали Сталина, поддерживающего какую-то балерину. Но для меня это было не искусство, а шарж.

Не знаю, почему галереи это выставляли, — это конец искусства. Рябов хорошо сказал по этому поводу: «Стоит ли тратить время и деньги на временное явление?» Соц-арт не представляет для меня лично никакого интереса, тем более что они просто не умелые люди. Если «А-Я» напечатало какие-то мои репродукции, это не значит, что я их сообщник, — ведь даже никакой статьи не было. Шелков- ский хотел, чтобы написала моя племянница Рита, а она ответила: «Я пишу только по-английски!» И это ребенок моей сестры, который жил и воспитывался рядом со мной. Меня это кровно касается — даже у кочевых народов не бывает таких разладов среди родственников, они пытаются отношения сохранять. Я говорю это не потому, что мне нужна какая-то помощь. Когда в 83-м году она делала мою выставку в Нью-Йорке, то была уже повязана компанией Комара и Меламида.

Движение

Вы помните группу «Движение»? Сейчас о ней мало кто вспоминает, в 60-х это были первые московские новаторы, задолго до концептуалистов.

Группу «Движение» сегодня совершенно списали, будто ее и не было никогда. Хотя из истории исчезали и несравнимые вещи. Не могу сказать, что мне нравился кинетизм, но там есть какие-то композиции по цвету очень чистые. У самого Льва Нусберга много напутано в смысле формы — он не был талантлив как художник, был хороший организатор, но очень непорядочный человек. А «Движение» было очень интересное, и у него было много приверженцев: Римма Заневская, умница, человек высокоразвитый, потом перешла к иконам, Галя Битт, Паша Бурдуков. Они приходили ко мне в Париже. Пашка был очень симпатичный, в Германии он женился, а потом его застрелили. По специальности он был актер, мог бы куда-то поступить и просто ходить по сцене. Он был откровенный, контактный, простой, а Нусберг был сложный парень — будь здоров. Он вывез картины Чашника, купил себе дом в Америке — думаю, до сих пор и живет на эти деньги. Но он ребят использовал, чтобы осуществить свои выставки, а потом всех бросил — и сам не вышел в дамки, и их угробил. Те, кто от него оторвались, — правильно сделали, они и реализовались как настоящие художники. Инфантэ оказался сам по себе, не только талантливым, но и плодовитым. Однажды я говорила с Инфантэ, и он очень неплохо о Нусберге отзывался — у него он получил заряд своего творчества. Нусберг ведь непростой парнишка, а пошел под откос. А художник, если он настоящий, он как столб врыт и с места не тронется.

Почему из компании Нусберга именно Инфантэ реализовался как художник?

Потому что он был сам по себе, ему никакой Нусберг вообще не был нужен. Он был мальчишкой и примкнул к «Движению» — а это очень важно, когда группа. Если вы возьмете какие-то движения в искусстве, они все в принципе — группы, направления, возьмите тех же французов. Искусство — необязательно живопись, возьмите Инфантэ, в фотографиях он достигает такого, у него такое обилие знаний, воображения, планов, что можно сойти с ума — в хорошем смысле завалить может человека! Формы на фотографиях его очень изысканные.

Человек всеобъемлющий в своих композициях, невероятный просто, я очень люблю этого художника. В прошлом году я была у него дома, он мне показывал свои работы, я видела осмысленные, прекрасно сделанные композиции, пусть это фотографии, но это искусство, он профессиональный художник. Редко так могу хвалить, художника или кого-то, но он очень хороший парень, очень симпатичный. Инфантэ — интереснейший человек, испанец, симпатичная, горячая, безалаберная, как русские, нация. Его жена тоже очень милая женщина. Мне очень понравились его фотографии, я его так хвалила, что он удивлялся: «Меня никто так не хвалил!» Художники редко хвалят друг друга. Но если вы так работаете в пространстве! Инфантэ очень сильный, а когда написал книгу про Нусберга, что тот перехватывал все его идеи, это стал просто бзик, и он не может остановиться. И сам себе навредил. Я очень разочаровалась! Но Нусберг по сравнению с Инфантэ нулевой человек и очень тщеславный.

Но это идея фикс с обеих сторон, как у Некрасова. Нусберг уже 30 лет не работает как художник, но он был идеологом группы, без него не было бы «Движения». Он знал авангардистов 20-х, был вхож к ним, получал их работы и развивал их.

Он не был идеологом, он умел делать, когда надо, так, в другой раз — так. Потом все ушли от него, а женщины и Пашка-дурачок шли за Львом, делали в лесу театральные представления с голыми фигурами. Это неинтересно совсем и никакого отношения к кинетизму не имело. Я считаю, что Нусберг их предал, бросил, и они замолкли, угасли без Нусберга. Ребята были хорошие, способные, очень талантливые женщины, как Галя Битт, кто-то еще, две или три, и делали красивые работы, пусть и кому-то подражали, что-то искали. Но это было искусство, не просто так. Работы у них сделаны были очень основательно, они обещали что-то новое, интересное.

Но они уехали, а там пробиться сложнее, тем более русскому художнику, с его амбициями, и на Западе то, что они делали, воспринималось как вчерашний день.

Не вчерашний день, а потому, что художники из России. Искусство ведь не соревнование Битт и какого-то француза, который что-то придумал. В искусстве придумать ничего нельзя, придуманное развалится. Искусство органически рождает художник, который получил дар от Господа Бога, а если не получил, то ничего не может быть.

---

Идеально другие. Художники о шестидесятых / Вадим Алексеев. — М.: Новое литературное обозрение, 2022.  552 с.: ил. (Серия «Критика и эссеистика»)

Купить книгу по выгодной цене Купить в Лабиринте

---

Читайте на сайте журнала главы из других книг издательства:

Танцевализация жизни: глава из книги Ирины Сироткиной «Свободный танец в России: История и философия»
«Розы без шипов»: глава из книги Марии Нестеренко «Женщины в литературном процессе России начала XIX века»
Чувственность, святость, фанатизм: глава из книги Энн Холландер «Материя зримого»
Мода и женщина в эпоху пандемии: глава из книги «НОВАЯ НОРМА»
История игрушек: глава из книги Меган Брендоу-Фаллер, Валентины Боретти и Джеймса Брайана «Дизайн детства»
Современный танец в Швейцарии: глава из книги Анн Давье и Анни Сюке
Пушкин и Гюго: «Поэтические разногласия» — глава из книги Веры Мильчиной «И вечные французы…»
Арена катастроф: глава из книги Владислава Дегтярева «Барокко как связь и разрыв»
Герои своего времени: глава из книги Клэр И. Макколлум «Судьба Нового человека»
Анна Пожидаева «Сотворение мира в иконографии средневекового Запада»: глава из книги
«Очерки поэтики и риторики архитектуры»: глава из книги Александра Степанова
«Звук: слушать, слышать, наблюдать» — главы из книги Мишеля Шиона
Шпионские игры Марка Фишера: глава из книги «Призраки моей жизни»