Как в XVIII веке можно было стать властителем дум, не имея ни денег, ни титула, — ничего, кроме гения? Репутация приобреталась в кругах просвещенных знатоков. Молодой Людвиг ван Бетховен сумел покорить музыкальный мир во многом благодаря поддержке своих меценатов.

Мощное, смелое, новаторское искусство Бетховена было адресовано, как он сам говорил, «благороднейшим и образованнейшим людям». Среди них оказалось немало русских. Хотя композитор никогда не бывал в России (мысль о гастрольной поездке возникла у него лишь однажды, в 1795 году), она сыграла значимую роль в его жизни. В перечне подписчиков на первый изданный опус Бетховена — ряд фамилий русской знати (Строганов, Трубецкой, Виельгорский). Сердечное участие к Бетховену проявили императрица Елизавета Алексеевна и великая княгиня Мария Павловна. Императору Александру I посвящены три скрипичные сонаты, и Бетховен посвятил бы ему Девятую симфонию, если бы этому не помешала смерть царя. Мировая премьера «Торжественной мессы», которую Бетховен считал своим самым крупным произведением, состоялась в 1824 году в Петербурге благодаря усилиям князя Н.Б. Голицына — последнего из русских меценатов Бетховена. Голицыну посвящены три из пяти последних квартетов Бетховена, едва ли не самые сложные во всей камерной музыке XIX века.

Этим и многим другим сюжетам посвящена новая книга российского музыковеда, доктора искусствоведения Ларисы Кириллиной «Бетховен и русские меценаты», выпущенная издательством «Бослен». Научный жанр монографии и опора на архивные и документальные источники не мешают увлекательности изложения. Автор рисует портреты своих героев, позволяет заглянуть за кулисы светской и дипломатической жизни Вены времен Бетховена, приводит фрагменты личной переписки своих героев. В рубрике «Книжное воскресенье» журнал Точка ART публикует главу, рассказывающую о «несостоявшихся посвящениях и пропавших партитурах».

Бетховен в своем письме к Голицыну от 26 мая 1824 года, помимо прочего, высказал идею фактического поступления на службу к русскому императору в качестве придворного композитора (для этого не требовалось находиться в России): «Не окажется ли в результате Ваших усилий возможным посвятить мессу Ее Величеству русской императрице? Возможно, что столь великодушный монарх, как российский император, мог бы даже выделить мне ежегодную пенсию, а за это я посылал бы все мои крупные произведения в первую очередь Его Величеству, а также наискорейшим образом выполнял бы заказы Его Величества; и тем самым материальная помощь могла бы оказываться и страждущему человечеству».

Поскольку в тексте упоминается Александр I, в некоторых прежних публикациях письма фраза о возможном посвящении Торжественной мессы воспроизводилась в версии «посвятить русскому императору». Однако автограф, по которому печатался текст нового боннского собрания под редакцией Зигхарда Бранденбурга, говорит о том, что здесь однозначно подразумевалось посвящение императрице: Kayserin. При том что месса создавалась для эрцгерцога Рудольфа, Бетховен, очевидно, не усматривал в своем предложении никакого противоречия. В его практике были подобные случаи (Месса ор. 86, написанная для князя Эстергази, но посвященная князю Кинскому). Встречались и посвящения разным людям двух версий одного и того же сочинения (партитура Седьмой симфонии посвящена графу Фрису, клавираусцуг — императрице Елизавете Алексеевне).

Но в данном случае Голицын был не в состоянии ничем помочь Бетховену. В своем письме от 16 июня 1824 года, которое здесь уже упоминалось, князь сообщал Бетховену:

«Согласно недавно изданному и опубликованному во всех газетах указу, все иностранные артисты, желающие посвятить свои произведения Е[го] В[еличеству], должны обращаться к министру иностранных дел графу Нессельроде. Если Вы намерены посвятить свою мессу Е[го] В[еличеству], я советую Вам просто написать гр[афу] Нессельроде: Ваше имя под письмом будет наилучшей рекомендацией, а граф имеет честь быть музыкантом».

Указ императора Александра I был выпущен 29 февраля 1824 года; на русском языке он был опубликован в отечественной прессе, а на французском разослан во все посольства России за рубежом для руководствования им и для обнародования в иностранных изданиях. В преамбуле указа говорилось о том, что в последние годы резко возросло количество иностранных литераторов и художников, желающих преподнести свои произведения императору, причем действительно именитые артисты нередко воздерживаются от этого, не желая, чтобы их произведения вливались в потоки посредственной продукции. Император же, считая своим долгом покровительствовать прежде всего отечественным талантам, отныне учредил единый и незыблемый порядок для иностранцев, намеренных послать свои труды и художественные произведения в Петербург. Порядок этот фактически был запретительным: каждый автор был обязан сначала обратиться с ходатайством в соответствующее русское посольство, оттуда должны были согласовать вопрос о возможности отсылки подношения с министерством иностранных дел (то есть с графом Нессельроде), и только получив разрешение от министра, послы имели право принять к отправке пакет и сопроводительное письмо. В принципе такой порядок существовал уже давно, и даже для Бетховена он был не новостью. Однако после выхода в свет указа от 29 февраля 1824 года исключения в виде личного обращения к императору или императрице в обход посольства и министра иностранных дел уже не допускались.

Возможно, если бы императрица присутствовала на петербургской премьере Торжественной мессы 26 марта (7 апреля) 1824 года, Голицын, являвшийся главным организатором концерта, мог бы поставить перед ней вопрос о возможности посвящения ей этого произведения. Но Елизаветы Алексеевны не было тогда в Петербурге. В самый день концерта, чувствуя себя не очень хорошо и находясь в сумрачном расположении духа, она писала матери из Царского Села об «упадке жизненных сил» (impuissance de vivre).

Бетховену осталось лишь сохранить посвящение мессы эрцгерцогу Рудольфу, который получил свой рукописный экземпляр просто в дар, не становясь подписчиком. Правда, мы не знаем, последовало ли с его стороны какое-то вознаграждение. Вероятно, да, но царским по своему размаху оно быть никак не могло. Несмотря на строгий указ 1824 года, имя императора Александра вновь встало на повестку дня, когда Бетховен решал вопрос, кому посвятить другое свое эпохальное произведение — Девятую симфонию ор. 125, завершенную в начале 1824 года и прозвучавшую в Вене 7 и 23 мая. Симфония сочинялась по заказу Филармонического общества в Лондоне, но это не обязывало композитора к посвящению; требовалось лишь воздерживаться от издания партитуры до того, как она прозвучит в Лондоне (это произошло 21 марта 1825 года; дирижировал Джордж Смарт).

Разговоры о предполагаемом посвящении Девятой симфонии велись в окружении Бетховена несколько лет, и поначалу у композитора возникла идея адресовать посвящение Фердинанду Рису, который, обосновавшись в 1813 году в Англии, очень много сделал для распространения музыки Бетховена в этой стране. Более того, Рис посвятил Бетховену свою Симфонию № 2 (d-moll, op. 80), написанную в 1814 году в Лондоне и изданную в 1818 в Бонне в виде комплекта оркестровых голосов. Бетховен пообещал Рису «ответить за вызов, требующий реванша», однако не торопился выполнять это обещание, не имея возможностей познакомиться с симфонией ученика, а Рис почему-то так и не удосужился прислать ему партитуру. Зимой 1823 года Бетховен сетовал, что симфония Риса остается ему все еще неизвестной.

В кругу родных и друзей Бетховена тем временем сложилось мнение, что такое значительное произведение, как Девятая симфония, нужно посвятить не Рису, от которого нельзя будет ждать и требовать денежной благодарности, а какому-нибудь могущественному и богатому властителю — в этом случае непременно должен последовать гонорар или ценный подарок.

Первой в этом ряду рассматривалась кандидатура французского короля Людовика XVIII, который, как уже упоминалось, не только подписался на Торжественную мессу, но и прислал Бетховену золотую медаль со своим профильным изображением и надписью «Даровано королем господину Бетховену». Сопроводительное письмо от герцога де Шатра было датировано 20 февраля 1824 года, а подарок Бетховен получил в начале апреля. Композитор был очень обрадован этим неожиданным знаком внимания, поскольку никто из прочих европейских монархов никогда ничем подобным его не удостаивал. Не то чтобы Бетховен сильно стремился к внешним почестям (он прекрасно знал им цену), однако слишком уж разительным выглядел контраст между поистине царственным положением Бетховена в музыкальном мире и показательно пренебрежительным отношением к нему со стороны императора Франца I и большинства членов семьи Габсбургов (за исключением эрцгерцога Рудольфа, который, однако, не имел права раздавать ордена и титулы).

Зальцбургский врач и литератор-любитель Алоиз Вайсенбах, приезжавший в Вену в 1814 году и сумевший завоевать симпатию Бетховена, восторженно описывал в своей книге «Моя поездка на Конгресс» всевозможные заслуги и нравственные достоинства композитора и обращался к европейским, но прежде всего австрийским и германским венценосцам:

Властители Европы соберутся в этих стенах. Вряд ли среди них найдется хоть один, над троном которого не витали бы возвышенные звуки Бетховена. И это ли не заслуга? Сократ говорил, что великий музыкант лишь тот, что устремлял свои гармонии в неземные сферы. Кто может сравняться в этом с ним во всех ваших царствах, о князья? Некогда один великий император поднял с полу кисть великого художника, намекая тем самым, что оказывает эту честь тому, чье высшее достоинство обусловлено служением Богу. От подобных же ожидают подобного. Даже тиран, обитавший на Западе (Наполеон. — Л. К.), оказался столь проницательным, что иной раз украшал своим запятнанным кровью орденом грудь кого-то из одаренных артистов. Например, этот орден носит композитор Паэр. Но что такое Паэр по сравнению с Бетховеном? Не более чем любой француз по сравнению с немцем. Да и нашего Гёте он опозорил этим знаком отличия. С тех пор великие мастера минувших эпох взирают на нас с нетерпеливым ожиданием, когда же, наконец, какой-нибудь немецкий правитель украсит грудь нашего великолепного певца отечественным знаком отличия? Когда он предстанет в рыцарском убранстве, и Муза спросит: «Кто сей муж?» — тогда отечество укажет на него, единственного, возвышающегося над всеми сотоварищами по искусству: «Людвиг ван Бетховен!»

Этот призыв не был услышан никем из европейских монархов ни во время Венского конгресса, ни в последующие годы. Бетховену не даровали рыцарского звания или дворянского титула; его не наградили орденом за его общественную деятельность, хотя в 1813–1814 годах он дал ряд благотворительных концертов в пользу участников военных действий и написал финальные песни к двум «патриотическим зингшпилям», воспевавшим победу над Наполеоном. Медаль от французского короля, полученная в 1824 году, безусловно, тешила его самолюбие; Бетховен позаботился о том, чтобы о получении этого подарка было сообщено в венских газетах. Он даже намеревался носить ее в торжественных случаях поверх фрака, как орден, однако племянник Карл отговорил его от этой идеи, поскольку медаль была слишком тяжелой.

Людовик XVIII скончался 16 сентября 1824 года, и перед Бетховеном вновь встал вопрос о том, кому посвятить Девятую симфонию. Он остановил свой выбор на императоре Александре — очень могущественном и очень богатом монархе, и притом с лестной репутацией, приобретенной первые годы правления и полностью оправдавшейся в решающей войне против Наполеона. О том, что в 1820‑х годах взгляды Александра на политику, общество, людей и весь внешний мир существенно изменились, Бетховен, разумеется, в точности знать не мог. «Священный союз», созданный в 1815 году по инициативе Александра и поначалу объединивший монархов Австрии, Пруссии и России, к которым потом присоединились и другие правители, декларировал построение нового порядка в Европе на основе принципов христианской любви и стремления к прочному миру. На деле это вскоре вылилось в жестокое преследование инакомыслия и вооруженное противодействие любым освободительным и революционным движениям на континенте. Самыми рьяными душителями свобод в начале 1820‑х годов оказались правительства Австрии и Франции, подавившие революции в Неаполе, Пьемонте и Испании. Русские войска в этих интервенциях не участвовали. Хотя в России с либеральными идеями на уровне государственной политики также было покончено, император Александр не воспринимался как совсем уж реакционная фигура.

В 1823 году в Вену после нескольких лет пребывания в России вернулся давний приятель Бетховена, скрипач Игнац Шуппанциг, и в их беседах русские темы затрагивались неоднократно. От Шуппанцига Бетховен узнал, в частности, о композиторской и концертной деятельности Джона Филда, о концертах крепостного оркестра графа Михаила Юрьевича Виельгорского, о способности русских церковных певчих исполнять сложные произведения a cappella, безупречно выдерживая строй. Говорилось, конечно, и о склонности русских к крепким напиткам и гастрономическим излишествам, но в целом Россия в рассказах Шуппанцига представлялась отнюдь не сплошь мрачной и варварской страной. Напротив, при взгляде из меттерниховской Австрии александровская Россия могла показаться оазисом просвещенного абсолютизма, хотя резкий поворот в сторону реакции, консерватизма и религиозного охранительства был заметен и здесь.

Смерть Александра в Таганроге 19 ноября (1 декабря) 1825 застигла врасплох всех. Сообщение о кончине русского императора и объявление траура при венском дворе последовали 21 декабря. Бетховен, уже отдавший Девятую симфонию издательству «Сыновья Б. Шотта», задерживал текст титульного листа, на котором должно было значиться посвящение.

Как мы знаем, посвящение непременно надлежало согласовать со всеми официальными инстанциями, и даже если бы Бетховен решил напрямую обратиться к графу Нессельроде, переписка, несомненно, заняла бы не один месяц. 28 января 1826 года он писал И. Й. Шотту: «Что касается посвящения симфонии, то о своем решении я сообщу вам в ближайшее время. У меня было намерение посвятить ее императору Александру, но случившиеся события побудили меня покамест воздержаться от этого». Фраза эта звучит несколько странно, поскольку не содержит решительного отказа от посвящения, хотя

О том, что могли значить эти слова, можно судить по разговорным тетрадям, в которых обсуждалось восстание декабристов на Сенатской площади в Петербурге. Первые известия о восстании появились в венских газетах 9 и 10 января 1826 года. Около этого же времени Карл Хольц записал в 101‑й разговорной тетради: «Вчера стало известно, что в среде военных, присягнувших Константину, произошла по его отречении ужасная революция. — Я бы ни за какие деньги не согласился оказаться на месте императора варваров». Под «императором варваров» подразумевался новый царь Николай I, вынужденный жестоко подавить восстание военной и аристократической элиты. Эти темы обсуждались в кругу Бетховена в течение января и февраля 1826 года, причем самый большой интерес к событиям в Петербурге проявлял его брат-аптекарь Иоганн, не имевший никаких коммерческих контактов с Россией, но заинтересованный в получении прибылей от продажи сочинений Людвига за границей.

В конце февраля 1826 года Иоганн напрямую спросил брата: «Нельзя ли было бы посвятить новую симфонию новому русскому императору?» Судя по резкой смене темы разговора в следующей фразе, ответ композитора был однозначно отрицательным. С Николаем I у него не было связано никаких личных чувств и никаких иллюзий. Возможно, Бетховен вспомнил свои тягостные ощущения после расправы императора Франца над венскими якобинцами в 1794–1795 годах. Тогда тоже говорили об «ужасной революции», ожидавшейся в Вене, но в итоге венцы увидели 1 января 1795 года виселицу на Глацисе.

Не стоит преувеличивать приверженность Бетховена республиканским идеям; будучи с юных лет сторонником императора-реформатора Иосифа II, Бетховен умел ценить правителей, стремившихся ко всеобщему благу путем развития наук, искусств и просвещения. Личность императора Александра I в ее публичных проявлениях во многом соответствовала этому идеалу, и потому посвятить ему Девятую симфонию было вполне естественно. Первые же шаги Николая I на государственном поприще показали, что переадресовать посвящение этому правителю совершенно невозможно.

В итоге, как известно, Девятая симфония была посвящена третьему из монархов, подписавшихся на Торжественную мессу, — прусскому королю Фридриху Вильгельму III, политику не столь консервативному, как император Франц, и по-своему любившему искусство (но, увы, не музыку Бетховена). Разрешение на посвящение было получено в сентябре 1826 года, и 28 сентября Бетховен обратился к королю с благодарственным письмом, в котором называл Фридриха Вильгельма III «не только отцом своих подданных, но и покровителем искусств и наук», причем композитор добавлял в эти славословия и нечто личное: «Для меня Ваше всемилостивейшее разрешение тем более радостно, что я как гражданин Бонна имею счастье причислять себя к Вашим подданным». Тем самым Бетховен явственно отмежевывался от своей принадлежности к Австрийской империи (Бонн перешел под юрисдикцию Пруссии в 1815 году вследствие решений Венского конгресса). Девятая симфония была исполнена в Берлине 27 ноября 1826 года, а накануне, 25 ноября, король направил Бетховену краткое письмо с выражением признательности за посвящение и с уведомлением о подарке в виде перстня с бриллиантами. Надежды композитора на щедрое вознаграждение не оправдались: в итоге Бетховену был вручен перстень c неким красноватым камнем, цена которого оказалась отнюдь не высокой, всего 300 флоринов. Возникло предположение, что произошла ошибка, и обещанный королем перстень оказался заменен другим. Прусское посольство в Вене якобы признало, что случилось недоразумение, но настоящую награду Бетховен так и не получил, а скромный перстень оказался почти сразу продан, поскольку композитор очень нуждался в деньгах. Разговоры о том, что прусский король мог бы присвоить Бетховену орден Красного Орла второй степени, также не привели ни к какому результату.

История двух несостоявшихся посвящений — Торжественной мессы императрице Елизавете Алексеевне и Девятой симфонии императору Александру — вдвойне символична. Учитывая посвящения князю Голицыну трех квартетов (ор. 127, ор. 130 и ор. 132) и Увертюры ор. 124, «русская линия» во взаимоотношениях композитора с его августейшими меценатами могла бы обрести самое блистательное завершение, если бы добрая воля была проявлена с обеих сторон. Однако, как нетрудно убедиться, Елизавета Алексеевна и император Александр не то что отвергли эти предполагаемые посвящения, а просто ничего не знали о намерениях Бетховена. Слишком много было посредствующих инстанций между императорской четой и последним из венских классиков, слишком редко музыка Бетховена звучала в России 1820‑х годов, и слишком сильно изменились после Венского конгресса и император, и императрица. В последние годы своей жизни венценосные супруги наконец смогли понять и вновь полюбить друг друга, но внешний мир, включая музыкальное искусство, уже мало что значил для их духовного существования.

Смерть императора Александра на южной окраине империи, в Таганроге, и кончина Елизаветы Алексеевны в следующем, 1826 году в захолустном городке Белёве породили немало слухов, домыслов и легенд о якобы преднамеренном уходе обоих супругов от мира и преображении их в странствующего старца Фёдора Кузьмича и монахиню Веру Молчальницу. Здесь было бы совсем неуместно рассматривать эти романтические версии, хотя личность Фёдора Кузьмича действительно остается одной из загадок русской истории.

Другой загадкой, представляющей интерес прежде всего для музыковедов, является судьба рукописей и первых изданий произведений Бетховена, посвященных или подаренных императору Александру и императрице Елизавете Алексеевне и отправленных в Россию. Эти рукописи и издания должны были бы находиться либо в государственных архивах и музеях, либо в главных национальных библиотеках России. Однако выявить ни одного подобного автографа или издания никому из исследователей пока не удалось. В нотной библиотеке Елизаветы Алексеевны, хранящейся в КР РИИИ, отсутствуют ноты Полонеза ор. 89, которые были ей преподнесены в Вене в конце 1814 года (в виде авторизованной рукописи или автографа, поскольку издание вышло в свет уже после отъезда императрицы из Вены), равно как и ноты каких бы то ни было других произведений Бетховена (например, «Аделаиды», которую она в Вене слышала как минимум один раз, а возможно, и несколько). Не обнаружено ни одного экземпляра первого издания «Александровских» сонат ор. 30, не говоря уже о рукописной копии, которая была послана в Россию в 1802 году. Исчезли обе рукописные копии Торжественной мессы, прибывшие в Россию в ноябре 1824 года и предназначенные императору Александру и князю Голицыну. Князь Голицын очень дорожил своим музыкальным собранием, но печальные обстоятельства его жизни (разорение в 1825 году, вынужденное возвращение в действующую армию, неоднократные переезды из имения в имение в последующие годы) могли привести к невосполнимым утратам, даже если не винить в гибели его архива разрушительные катастрофы XX века — революции, войны и вандализм в отношении дворянских усадеб. Но почему затерялись следы копии Торжественной мессы, присланной императору Александру I, совершенно непонятно.

Можно лишь предположить, что именно бетховенские партитуры, ценность которых была осознана современниками вскоре после смерти композитора, были выделены в какой-то особый фонд и потому не упоминаются в других описях и каталогах. Отсутствие следов их перемещений в архивных документах заставляет предположить, что они могли быть изъяты и утрачены еще в XIX веке. Тем не менее поиски, безусловно, стоит продолжить. В дальнейшем творчество Бетховена высоко ценилось в России не только среди аристократов-меломанов и профессиональных музыкантов, но и в императорской семье, особенно в конце XIX века. Однако эта тема выходит за рамки нашей истории.

---

Бетховен и русские меценаты / Лариса Кириллина. — Москва : Бослен, 2022. — 400 с.: ил.

---

Главы из других книг на сайте журнала:

Оркестр без дирижера: глава из книги «100 лет Персимфанса»
«Репортажи из-под валов»: глава из книги Георгия Кизевальтера
«Воспоминание об отце»: глава из книги Евгения Исааковича Бродского
Как разобраться в голландской и фламандской живописи XVII века: глава из книги «От Средневековья до барокко» Светланы Затюпа
«Идеально другие. Художники о шестидесятых»: глава из книги Вадима Алексеева
«Искусство и флора. От Аканта до Яблони»: глава из книги Ольги Козловой
Архитектура или революция? Главы из книги «100 арт-манифестов: от футуристов до стакистов»
«Сикст IV и художник папского двора Мелоццо да Форли»: глава из книги Ульяны Добровой