Совместно с Музеем искусства Санкт-Петербурга XX-XXI веков Точка ART продолжает разговор о художественных течениях Ленинграда-Санкт-Петербурга. В прошлом материале мы рассказывали об объединении «Круг художников», а сегодня обратимся к художникам Арефьевского круга — Ордену Нищенствующих живописцев.

История Ордена Нищенствующих Живописцев (ОНЖ) началась в стенах Средней Художественной Школы при Академии Художеств (СХШ). Поколение учеников 1940-х годов видело войну, подростки рано столкнулись с лишениями, голодом, потерей близких. Само здание Академии, где проходили занятия, выступало своеобразной аллегорией послевоенного времени: великолепные интерьеры екатерининской эпохи были частично разрушены немецкими бомбардировками.

В конце 1930-1940-х годах началась новая волна гонений за несогласие с партийными постулатами. Но в краткий временной промежуток между окончанием войны и возобновлением репрессий у советских творцов появилась возможность обсуждать порицаемый на официальном уровне формализм, и в СХШ успел сформироваться круг учеников, интересующихся «другой» живописью, свободной от идеологических установок и соцреалистического художественного языка.

В этот период воспитанники школы разделились на две условные группы: поклонников передвижников и любителей французского искусства, тайно листающих альбомы с Барбизонцами и стихотворные сборники Бодлера. Классические предпочтения первых соответствовали требованиям Академии, а вторые тяготели к формалистским выходкам: заглядывались на импрессионистов, относились к зарисовкам гипсовых голов без должного энтузиазма и «хлестали без рисунка». Так сформировался Орден Нищенствующих Живописец, рожденный крепкой дружбой Александра Арефьева, Шолома Шварца, Владимира Шагина, Валентина Громова, Александра Траугота, Михаила Войцеховского и Рихарда Васми.

Первым адептом и ретранслятором «другого» искусства в кругу друзей стал Александр Траугот, сын известного художника Георгия Траугота. Он стал приносить в СХШ припрятанные дома репродукции великих «формалистов» прошлого — картины европейских новаторов рубежа XIX–XX веков. Они будили невероятный интерес среди его школьных товарищей.

Процесс «развращения» молодежи оказался необратимым. В 1948 году открылся третий этаж Зимнего дворца с экспозицией импрессионистической и постимпрессионистической, фовистской и кубистической живописи. Владимир Шагин вспоминал: «И вот мы впервые увидели барбизонцев, Коро, а потом импрессионистов — Клода Моне, Ренуара, Дега. Это был перелом… Всё равно как глаза открылись. Вот так надо смотреть, рисовать. Мы и стали так рисовать. Нас и выгнали».

В 1949 году из СХШ отчисляют Арефьева, Александра Траугота и Михаила Войцеховского, на следующий учебный год из школы выпроваживают Владимира Шагина и Валентина Громова.

Незадолго до своего изгнания друзья познакомились с молодым поэтом Роальдом Мандельштамом. Его окружал мрачный ореол обреченности — он страдал от костного туберкулеза, жил затворником и топил физическую боль в опиумных препаратах. В своем творчестве Роальд романтизировал темные стороны жизни послевоенного Ленинграда: «Мои друзья — герои мифов. Бродяги, пьяницы и воры. Моих молитв иероглифы пестрят похабщиной заборы…». С другой стороны, стихи Мандельштама отражали его нежную любовь к родному городу, к ночным улицам, блекло освещаемым тусклыми фонарями, к привычной серости вечно моросящих дождей, к крышам и каналам северной столицы. Коммунальная квартира, в которой ютился Роальд, стала главным прибежищем для юных бунтарей из СХШ, а его поэзия — фундаментальным источником вдохновения, оказавшим особое влияние на формирование их творческого мироощущения.

В 1950-х укрепился финальный состав Ордена Нищенствующих Живописцев, куда вошли пятеро художников: Арефьев, Васми, Громов, Шагин и Шварц. Отказ от любых форм коммерциализации творчества стал важнейшим принципом ОНЖ. Арефьевцы делились своими произведениями только в узком кругу, устраивая небольшие квартирные выставки — это был новый и уникальный формат для того времени. В поисках заработка они становились лесорубами, кочегарам, малярами, типографскими пробистами. Шолом Шварц успел поработать типографом, кровельщиком, радиомонтёром; Владимир Шагин — грузчиком, музыкантом, электромонтажником.

Основной темой их творчества стала жизнь послевоенного Ленинграда. Арефьевцы писали пустынные городские пейзажи и картины бытового жанра, рассказывающие о советских буднях. Часто в произведениях участников ОНЖ открывалась мрачная сторона их жизни, полная созерцания неприглядных сцен.

Они вдохновлялись «нищенствующими» кумирами: импрессионистами, постимпрессионистами, фовистами, но трансформировали свои стилистические заимствования в броскую нонконформистскую живопись. Для современного зрителя их манера рисования может показаться архаичной, но живописцы были вынуждены «переоткрывать» заново многие художественные приемы, появившиеся в 1920-х и нарочно забытые в 1930-х годах.

Александр Арефьев питал особую любовь к безлюдному ночному городу, освещаемому уличными фонарями, а дневные пейзажи сопровождал яркими бытовыми сценами, наполнял броскими цветовыми контрастами. Обращаясь к жанровой живописи, художник фиксировал мимолетные фрагменты из жизни обычных горожан: скандалы на лестничных площадках, ленные прогулки по паркам и набережным, свидания на террасах кафе. Арефьев не стеснялся показывать непарадный Ленинград и пользовался завидной прямолинейностью — одна из его работ называется «Я бегу за пивом».

Рихард Васми был единственным участником объединения, не проходившим обучение в СХШ. Он учился в Ленинградском архитектурном техникуме, но с детства увлекался искусством, и впоследствии выбрал художественное поприще, вступив в ОНЖ. В довоенное время семья Васми делила одну коммунальную квартиру с выдающимся советским живописцем Николаем Лапшиным. Он поощрял интерес юного Рихарда к творчеству и обучал его азам рисования.

В творчестве Рихарда Васми Ленинград обладал холодной красотой, мрачным и строгим величием. Художник умело дробил изображаемое пространство на геометризованные формы: брандмауэры, линии тротуаров и трамвайных путей, полукруглые арки мостов, изгибы каналов превращались в витиеватые контурные композиции, обобщающие конкретные наблюдения.

Владимир Шагин наполнял образ города чувственной теплотой. Его картины, посвященные Ленинграду и ленинградцам, лишены холодного дистанцирования от объекта изображения, характерного для Васми, так и стремления угнаться за яркими красками, свойственного Арефьеву. Шагин был настоящим мастером создания визуальных эффектов, созданных посредством нанесения пастозного мазка, а также использования толстых линий, грубых абрисов, усиливающих экспрессивность изображения.

Шолом Шварц в своем творчестве тяготел к русскому авангарду и абстрактному искусству. Его работы отличаются выдающейся экспрессией и оригинальностью пластических решений. Художник виртуозно совмещал разнородные техники: иногда чрезмерно акцентировал пастозность живописного слоя, используя рельеф масляной пасты, но и не отказывался от традиционных лессировок, подразумевающих тонкое и последовательное наложение красок.

Картины Валентина Громова, пожалуй, носили наиболее радостный и жизнеутверждающий характер. Художник питал особый интерес к гедонистическим темам и посвятил множество произведений блеску театральной жизни — он обожал классическую музыку, оперные и балетные спектакли. Именно его живопись имеет тесную стилистическую связь с импрессионизмом.

Со временем представители ОНЖ пересмотрели свое отношение к публичности. Примкнув к советскому андерграунду 1960-х, они поступательно, шаг за шагом, обретали широкую известность в узких кругах.

Орден Нищенствующих Живописцев написал историю об искреннем и честном искусстве, о дружбе и верности собственным идеалам, рассказал о послевоенном городе и судьбах его жителей, трагических и счастливых. И текст о живописцах Арефьевского круга будет не полным, если итоговым аккордом не прозвучат строки Роальда Мандельштама:

Может быть, рыцари в битве пали
Или, быть может, сошли с ума —
Кружка им стала святым Граалем,
Стягом — нищенская сума?

— Нет! Не о хлебе едином — мудрость.
— Нет! Не для счёта монет — глаза:
Тысячи копий осветит утро,
Тайная зреет в ночи гроза.

Мы возвратимся из дальней дали
Стремя в стремя и бронь с бронёй.
Помнишь, как в детстве, когда играли
В рыцарей, верных всегда одной.

---

Журнал Точка ART благодарит образовательный отдел МИСП за подготовку материала.

---

Читайте по теме на сайте журнала:

История художественных объединений Петербурга. Часть 1-я: «Круг художников»
Город глазами художника: гид по выставке «Стихи-я-Петербург» в МИСПе
«Стихи-я-Петербург»: МИСП рассказывает пейзажную историю города
Живопись как диагноз: гид по выставке «Н.Н. Живопись, графика из коллекции Музея искусства Санкт-Петербурга XX–XXI веков»
«Зеркала и зазеркалье»: Музей искусства Санкт-Петербурга XX-XXI веков приглашает в иную реальность