28 октября 2022 года в Музее Академии художеств прошла презентация уникального издания — первой публикации рукописи Евгения Исааковича Бродского (1912-1994), посвященной его отцу, художнику и коллекционеру Исааку Израилевичу Бродскому (1883-1939). Книга «Воспоминание об отце» содержит обширные сведения о жизни и творчестве И. И. Бродского, его друзьях и коллегах, а также многочисленных учениках живописца.

Машинописный экземпляр воспоминаний о своем отце Евгений Исаакович Бродский передал в Музей-квартиру И.И. Бродского в 1982 году. Они написаны в преддверии 100-летия со дня рождения художника. Спустя почти 40 лет после издание публикуется впервые. Рукопись воспроизводится с сохранением авторской стилистики, орфография и пунктуация, дополнена иллюстративным материалом из собрания Музея Академии художеств.

В рубрике «Книжное воскресенье» журнал Точка ART публикует фрагмент главы, посвященной созданию Академии художеств.

1932 год явился действительно поворотным пунктом в жизни советского искусства. В этом году было вынесено постановление ВЦМК и СНК РСФСР «О создании Академии художеств». В этом же году отцу было присвоено почетное звание «Заслуженный деятель искусств», являвшееся в те годы высшим званием для художников, и он был приглашен работать в Академию художеств в качестве профессора. Этим приглашением он был очень доволен и горд, но, прежде чем согласиться на него, решил поближе познакомиться с составом педагогов. Вот как он сам вспоминал об этом:

«Познакомившись с составом педагогов, я был поражен тем, что многие из них, на мой взгляд, не имели права преподавать не только в Академии, но и вообще ни в какой школе. Я заявил, что работать вместе с ними не смогу, так как не хочу нести ответственность за то, что они калечат молодежь. В Наркомпросе меня уговорили не уходить из Академии, так как в ближайшее время обстановка в ней должна коренным образом измениться. Вскоре была создана комиссия, которой было поручено пересмотреть состав педагогов и студентов Академии. Были уволены педагоги-формалисты. Мы провели чистку, лентяев и пачкунов исключили, многих студентов перевели на младшие курсы. Вся эта пертурбация произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Посыпалась масса жалоб, протестов, но мы до конца провели твердую линию…»

В результате работы комиссии шестьдесят три студента были исключены, ввиду их полной неподготовленности, пятьдесят два — переведены со старших курсов на младшие и сто семьдесят три оставлены на второй год! Вся эта перестройка велась в обстановке непрекращающейся борьбы с «левыми», которых за все предшествовавшие годы в Академии скопилось немало и которые все еще пытались «играть роль». Отец вспоминал по этому поводу:

«Когда я пришел в Академию, против меня велась скрытая агитация и никто не хотел идти ко мне в ученики… Я знал, что пройдет год-другой и моя мастерская будет полна, так как верил, что молодежь поймет, кто ей враг и кто доброжелатель. И я не ошибся — вскоре моя мастерская стала самой многочисленной в Академии».

Начиная свою работу в Академии в качестве профессора, отец часто сетовал на отсутствие у него педагогического опыта. Однако жизнь показала, что его опасения на этот счет были напрасными. Помня о тех методах, которыми пользовались его учителя в Одесском художественном училище — Костанди и Иорини, и в Академии художеств — Ционглинский и Репин, а также применяя индивидуальный подход к каждому студенту и личный показ живописных и рисовальных приемов, он сумел воспитать блестящую плеяду первоклассных художников, окончивших институт в 1938–1939 году.

Это А. Лактионов и П. Белоусов, Ю. Непринцев и А. Грицай, А. Яр-Кравченко и Б. Щербаков, Н. Тимков и А. Зарубин и другие. Кроме того, под руководством отца закончили аспирантуру В. А. Серов и В. М. Орешников. Думается, что вряд ли кто из профессоров Академии всего за 6 лет работы смог дать выпуск столь высокого качества.

Лактионов, Непринцев, Грицай, Серов и Орешников — действительные члены Академии художеств СССР, народные художники СССР, лауреаты Гос. премий; Белоусов и Щербаков — члены-корреспонденты Академии художеств СССР, народные художники РСФСР; Яр-Кравченко — народный художник РСФСР. Их учитель — И. И. Бродский — мог бы заслуженно гордиться такими учениками, а лучи их славы, безусловно, падают и на имя их учителя.

Надо сказать, что и все ученики отца всегда с исключительной благодарностью вспоминают о нем и высоко оценивают его заслуги в деле воспитания их, как художников. В 1934 году отец отмечал свой юбилей — 30-летие художественной деятельности, о котором я уже упоминал в связи с поздравлением и подарком от тов. Ворошилова, тогда же и в этой же связи отец был награжден высшим советским орденом — орденом Ленина. Надо сказать, что отец явился первым не только художником, но и первым работником искусств, удостоенным столь высокой награды. Правительственные награды — ордена — тогда вручал награжденным лично Михаил Иванович Калинин. Отец был вызван в Москву для вручения ему ордена и приехал туда накануне назначенного дня. Ночью в гостинице у него разболелся зуб, и он всю ночь не мог заснуть. Когда уже утром надо было явиться в Кремль на прием к тов. Калинину, ему друзья-художники посоветовали, чтобы успокоить больной зуб, выпить стакан водки… что он и сделал. Зуб у него действительно от этого успокоился, а на торжественном приеме у тов. Калинина никто даже не заметил и не почувствовал, что награжденный «хватил».

Вообще, к слову сказать, отец никогда особого пристрастия к спиртному не имел, а если и случалось в компании, в гостях выпить, то никогда не пьянел, а только становился немного более веселым, чем обычно. В том же 1934 году отец был назначен директором Всероссийской Академии художеств, что было вызвано настоятельной необходимостью сильной руки, способной вывести Академию окончательно на верный путь и которая в состоянии была бы пресечь любые попытки возвращения ее на путь, по которому она шла до 1932 года.

Согласию на замещение этого поста предшествовало немало сомнений и раздумий у отца, который, с одной стороны, стремился отдать силы делу воспитания настоящих художников, а с другой — боялся чисто административной деятельности, к которой он не имел склонности и умения.

Кроме того, он прекрасно понимал, что Академия будет отнимать так много времени, что на творческую работу у него этого времени уже не останется или же останется очень мало. И все же общественный долг победил. Имея перед собой совершенно конкретную задачу — решительно покончить с выпуском из Академии художников-недоучек, профессионально неграмотных людей, отец согласился на эту должность, ясно сознавая все трудности на предстоящем пути в новой для него роли.

Много сил и времени у него ушло на подбор кандидатур профессорско-преподавательского состава, на бесчисленные переговоры и уговоры, как по телефону, так и лично. К одним он ездил на дом, других приглашал к себе. Таким образом, будучи назначенным на должность директора в мае месяце 1934 года, он к началу нового учебного года, т. е. к 1-му сентября, сумел привлечь к работе в Академии таких крупных и авторитетных мастеров, как К. Юон, А. Остроумова-Лебедева, Е. Лансере, Б. Иогансон, М. Манизер, Р. Френц, В. Н. Мешков, И. Билибин, Н. Радлов, В. Шухаев, К. Рудаков, В. Яковлев, А. Любимов и ряд других.

Помимо ленинградских художников, отцом были привлечены к работе в Академии и многие московские мастера живописи, такие, например, как К. Юон, Б. Иогансон, В. Яковлев, И. Билибин и др. Были организованы индивидуальные творческие мастерские под руководством профессоров: И. Бродского, Б. Иогансона, В. Яковлева, А. Осьмеркина, А. Савинова, Р. Френце, П. Шилинговского и М. Бобышева — мастерские, различные по установкам и творческому лицу их руководителей, что, в свою очередь, приводило иногда к групповой борьбе, принимавшей зачастую довольно острые формы.

Отец же добивался творческого соревнования мастерских на основе единого метода — метода социалистического реализма — и стремился привести различные творческие позиции педагогов к методическому единству. Вспоминается коренное расхождение отца с А. И. Савиновым по поводу его методов преподавания и руководства мастерской, в результате которых работы учеников Савинова резко отличались своей мрачностью, серостью красок и композиционной невыразительностью. Отец тогда очень переживал весь ход обучения в этой мастерской, тем более что Александр Иванович Савинов был его товарищем по учебе в Академии и их связывала многолетняя дружба, а в творческом плане Савинов всегда раньше был очень близок к отцу и даже в живописной манере их обоих было много общего. И тут вдруг у Савинова произошло какое-то «перерождение», и он стал учить совсем не так, как следовало бы и как этого требовали общие методические задачи. Отец, помню, много усилий положил на увещевания Александра Ивановича и на попытки вернуть его на правильный путь, но ничего из этого не получилось, и тогда отец «распрощался» с Савиновым, и тот ушел из Академии.

В одной из своих статей в газете «За социалистический реализм» отец писал:

«Молодежи долго внушали ложные понятия о технике, о мастерстве, и в результате техника и мастерство были утрачены. Штукатурство, кривляние, трюкачество подносились как высокое искусство, а изучение натуры, любовная, строгая штудировка ее считались чем-то позорным. В картинах люди изображались страшилищами, уродами, и это преподносилось как типичное, характерное. Со всеми такими уродливыми, болезненными и, безусловно, политически вредными явлениями мы повели решительную борьбу. И сейчас, и в дальнейшем мы будем вести эту борьбу еще крепче и энергичнее…

…Хороший рисунок к картине почему-то считается ими пошлятиной. Картины пишутся черными, так что иногда вообще ничего не видно…

…Миллионы здоровых советских людей, увидев эти полотна, будут возмущены тем фактом, что эти произведения созданы в стенах Академии…

…Решение Всесоюзного комитета по делам искусств об отстранении профессора А. И. Савинова не может казаться неожиданным для тех, кто искренне борется за оздоровление Академии, за превращение ее в подлинно реалистическую школу искусства. …Мы не хотим и не будем плодить ненужных и вредных людей… …Необходимо было повести решительную борьбу за повышение качества „выпускаемой продукции“, ибо производственный брак превышал все нормы. Из Академии выходили художники-недоучки, профессионально неграмотные люди.

…Как руководитель Академии я с первых же шагов своей деятельности стремился быть проводником политики партии в области высшей школы. Стране нужны высококвалифицированные специалисты, художники, овладевшие техникой своего искусства. Нам удалось добиться резкого повышения учебной дисциплины и укрепить профессорский состав наилучшими художественными силами…»

Из приведенных здесь отрывков высказываний отца о проблемах, стоявших тогда перед Академией, можно представить, сколько еще трудностей стояло на его пути в деле действительного оздоровления Академии. Трудности эти он ясно себе представлял, и поэтому неудивительно, что согласие на принятие такой должности было им принято после очень долгих и, очевидно, мучительных колебаний.

В свою новую должность — директора Академии художеств — отец включился сразу же и со всей, свойственной ему, самоотдачей. Он вообще ко всякой работе и обязанностям относился предельно собранно, доводя начатое до полной завершенности, вплоть до деталей. Так он относился к своей творческой работе и так же — при исполнении деятельности общественной.

Нельзя сказать, что, придя в Академию, он столкнулся с чем-то совершенно новым и незнакомым ему — он ведь, до этого назначения, проработал там в качестве профессора, руководителя индивидуальной мастерской, два года. Он уже успел к этому времени хорошо ознакомиться и с составом студентов, и с профессорско-преподавательским составом, т. е. со всем коллективом, с которым ему придется теперь работать в качестве руководителя.

И надо сразу же сказать, что все его опасения полностью подтвердились: Академия стала отнимать у него так много времени, что на собственную творческую работу времени уже почти не оставалось. Он уезжал в Академию рано утром и возвращался домой только к вечеру порядком уставшим.

Весьма тесные контакты отец поддерживал и с профессорами Академии. К нему часто приходили домой А. М. Любимов, Р. Р. Френц, А. А. Осьмеркин, П. Шиллинговский, В. Н. Яковлев, скульптор М. Г. Менизер, архитектор И. Г. Лангбард и многие другие. Приходили поодиночке и группами. Приходили для того, чтобы в домашней спокойной обстановке обсудить институтские дела, наметить планы работы на дальнейшее, вырабатывалась единая линия в проведении всего учебного процесса, в создании единой методики преподавания. Отец приложил немало усилий на создание профессорско-преподавательского коллектива — коллектива единомышленников.

Необходимо особо отметить, что ему было совершенно чужда формально-бюрократическая система руководства сложным организмом Академии. Кабинет директора был доступен для всех в любое время, если там не проводилось какое-либо совещание. Сидевшая в приемной секретарша Люся никого не «отгоняла» от директора и свободно пропускала к нему студентов. А желающих поговорить с директором всегда было достаточно. Приходили к нему по разным вопросам: по учебным, по вопросам общежития, по вопросам стипендии, по денежным делам. Да мало ли вопросов, по которым можно обратиться к директору, не боясь бездушного, формального подхода?

Мне приходилось находиться в кабинете отца во время таких приемов, и я всегда удивлялся: как у него хватает выдержки и терпения разбирать все эти, самые различные по своему содержанию и темпераменту, вопросы, претензии, просьбы и даже конфликты? Как он, человек индивидуального творческого труда, мог разбираться во всем этом так, что подавляющее большинство обращающихся к нему уходило удовлетворенным. Очевидно, для этого нужно было быть самому удивительно человечным и доброжелательным.

Надо еще иметь в виду и специфику такого учебного заведения, как Академия художеств, вернее институт им. Репина — ведь каждый студент, особенно в начале своего обучения, считает себя по меньшей мере гением! Вот и надо было каждый «скользкий» вопрос решить так, чтобы, с одной стороны, не унизить, не оскорбить, а, с другой стороны, дать понять, что же на самом деле этот товарищ из себя представляет. Здесь надо было еще вдобавок быть и дипломатом!

Известен случай, когда один студент, которого в числе целой группы отстающих, перевели со старшего курса на более младший, ворвался в кабинет директора и с ножом в руках подбежал к столу, крича: «Это разбой! Это вредительство!»

В ответ на этот выпад, столь необычный в стенах Академии, отец совершенно спокойно его спросил: «А почему, собственно, вы не на занятиях? Если вы хотите быть мясником, идите работать на мясокомбинат. Вам незачем здесь учиться».

Студент этот был настолько отрезвлен спокойным тоном директора, что, бросив нож, убежал. Встал вопрос об его исключении из института, но отец настоял на том, чтобы этого не делали. Очевидно, студент этот был несколько психически неуравновешенным. Такие в институте тоже были…

---

Е. И. Бродский. Воспоминания об отце. — СПб.: Издательско-полиграфический комплекс «НП-Принт», 2021. — 204 с., с ил. Купить книгу можно в Музее Академии художеств, а также в сети магазинов «Буквоед».

---

Главы из других книг на сайте журнала:

Как разобраться в голландской и фламандской живописи XVII века: глава из книги «От Средневековья до барокко» Светланы Затюпа
«Идеально другие. Художники о шестидесятых»: глава из книги Вадима Алексеева
«Искусство и флора. От Аканта до Яблони»: глава из книги Ольги Козловой
Архитектура или революция? Главы из книги «100 арт-манифестов: от футуристов до стакистов»
«Сикст IV и художник папского двора Мелоццо да Форли»: глава из книги Ульяны Добровой