25 января в 19:00 в Книжном магазине Главного штаба литератор и историк Кирилл Кобрин представит свою книгу «Лондон: Арттерритория», выпущенную издательством «АРКА».

Эта книга — не просто гид по Лондону, его галереям и выставочным залам, а путеводитель по художественному и историко-культурному сознанию Европы последних столетий — в том виде, в каком оно представлено в британской столице; по идеальному городу музеев, выставок и просто улиц с площадями. Сопровождает рассказ не менее увлекательный фотографический городской маршрут, созданный художником Натальей Викулиной, которая также примет участи в презентации книги.

Как настоящий путеводитель, эту книгу можно читать с любого места, знакомясь с Веронезе и Клее, заглядывая в Помпеи и Блумсбери, британскую Индию и индийские забегаловки лондонского Уайтчэпела.

Фридль Кубелка и Вали Экспорт, феминизм и эко-активизм. Журнал Точка ART публикует главу книги, действие которой разворачивается в лондонской Richard Saltoun gallery.

RICHARD SALTOUN

111 Great Titchfield St., Fitzrovia,

London, W1W 6RY

Апрель 2014

«Еще в 1960-е годы я привыкла к агрессивной реакции публики, к тому, что зрители поддаются на мои провокации. Я пережила все эти реакции на собственной шкуре и знаю, как себя вести в подобных ситуациях. Конечно, в Европе все это уже воспринимается как история. Тем интереснее поместить этот материал в новый контекст, вызвать новое взаимодействие между произведением и аудиторией, спровоцировать между ними обоюдную агрессию».

Вали Экспорт

Солнечное апрельское утро, четверг, ты садишься на Overground, потом пересаживаешься на Underground, час пик еще в разгаре, ты толкаешься среди множества разноцветных людей, спешащих на службу («на работу» в старом смысле — я имею в виду физическую, тактильную работу, стройку или мастерскую — здесь так поздно не ездят); большинство одето с изыском, стильно, держат дистанцию, как и положено жителю Лондона, по возможности никаких касаний, страх тактильности, кто-то читает газету «Метро», кто-то гоняет пальцем ленту Twitter или Fb, через плечо можно прочесть поучительную историю о папаше, который, узнав, что его двенадцатилетняя дочь беременна, сказал, мол, слава богу, хоть не на наркотиках сидит, либеральная колумнистка продолжает восхищаться отважной Мадонной, порадовавшей феминисток селфи с небритой подмышкой, кто-то впрочем, просто слушает музыку; и вот ты выходишь на Warren Street, места все знакомые, на запад от Tottenham Court Road, вокруг башни British Telecom, там все posh, но еще живо, много хороших кафе, на обратном пути надо зайти выпить кофе в одно из них, итальянское, семейное, среднее между кулинарией и, собственно, кафе; как-то раз в дикую по местным меркам стужу я поигрался с детьми хозяина, отчего заслужил его вечную любовь, да и кофе там преотличный; но пока вперед, мимо пабов и ресторанов, только поднимающих ночные жалюзи, мимо зевающих туристов, которые выползли из здешних B&B исследовать и покорять Лондон, забавно, что большинство из них тоже итальянцы, мимо польских и прибалтийских рабочих, усевшихся на ранний ланч или просто перекусить на солнышке, все жмурятся и улыбаются; огромный цветной город как на цветной фотопленке в те времена, когда в фотоаппаратах была пленка, прямо, прямо, налево, еще немного налево и вот начало Great Titchfield Street, иду по левой стороне, перехожу направо, вспоминаю, что в этой галерее я уже смотрел венских акционистов. Сейчас там тоже нечто вроде акционистов, только не мужского пола, а женского, и именно нечто вроде, а не сами по себе.

Feminism. VALIE EXPORT. Friedl Kubelka. Richard Saltoun. 111 Great Titchfield Street, London.

Внутри, как и положено в частных галереях современного (и не очень) искусства, было чисто, пусто и черно-бело. На больших стенах висели маленькие и большие фото, большинство из которых лет сорок назад обычные люди выкинули бы как брак или проходные снимки, фиксирующие частную жизнь людей, в основном женщин. Присутствовали и несовершенные попытки сделать эротические картинки в духе pin-up, но какие-то размытые, неуверенные, впрочем, оттого еще более дразнящие и возбуждающие, по крайней мере, автора этих строк с его гендером, сексуальной ориентацией и культурным бэкграундом. Иными словами, они дразнят и возбуждают того, кто научился быть дразнимым и возбуждаемым именно таким образом, глубоко укорененным в определенной эстетической и историко-культурной традиции. Пара снимков можно отнести (и в аннотации отнесены, и в рецензиях на выставку) к «иконическим». Впрочем, там ничего такого особенного, разве что название одного фото Genitalpanik.

Кажется, что здесь были выставлены почти случайные вещи, детали, кусочки, остатки. И на самом деле перед нами остатки некогда большого проекта, имевшего, несмотря на свою принципиальную неотрефлексированность как чего- то универсального и упорядоченного, претензию именно всеобщего подрыва основ. Примерно таким же способом подрывали основы ситуационисты. И от выставленных в Richard Saltoun смелых девушек, и от их наставников акционистов, и от ситуационистов осталась в основном сопроводительная документация их «прямых действий» — за одним важным исключением, конечно. Ги Дебор написал «Общество зрелища», Рауль Ванейгем — «Революцию повседневной жизни», но среди венских арт-радикалов ни Дебора, ни Ванейгема не было. Да вéнцы на это и не претендовали; тут принципиальны жесты, акции, даже физический контакт с социальной (в широком смысле, включающем телесный аспект) плотью. Вали Экспорт прославилась акцией «TouchCinema» как раз про физический контакт. Экспорт надела на себя картонную коробку с двумя отверстиями для рук. Стоя на улице, она предлагала прохожим просунуть руки в коробку, чтобы по том наблюдать за выражением лица человека, который неожиданно наткнулся на теплое тело, на предмет эротического вожделения, на голую грудь женщины. Я когда-то раньше видел это антикварное видео со вполне живыми реакциями прохожих и удивлялся, насколько быстро устаревают технологии и медленно — человеческие реакции. И еще я вспоминал, как учился в советской школе в 1970-е и как примерно в пятом классе (то есть лет через шесть после «Touch Cinema») мой приятель Колька Т. развлекался следующим образом. Он проделал в кармане брюк дырку, выкладывал туда член, после чего кто-то из его друзей имитировал драку, заламывал колькины руки сзади и звал кого-нибудь из одноклассников: мол, возьми из кармана у этого придур ка двадцать копеек. Тот доверчиво совал руку в карман, а там вместо двадцати копеек была живая человеческая змея. Ну ОК, учитывая возраст, — змейка. Думаю, это была акция так никогда и не получившего развития «школьного автозаводского акционизма» середины 1970-х. Кстати, «TouchCinema» в Richard Saltoun не показывали.

Если же серьезно, то мероприятия Вали Экспорт и дружественных ей венских акционистов были попыткой здесь и сейчас, на месте, по-быстрому подорвать основы буржуазного мира. Нет, скорее, обывательского мира, традиционного. Сказать, какого именно мира, сложно, но я попытаюсь чуть попозже. Пока же сойдемся на том, что они работали на скандал. Но скандал не был их единственной целью, даже самой главной. Удивительно также то, что, кажется, самóй по себе конкретной цели тоже не было. За этим кроется размытая мистика и вызывание духов деструкции.

Так или иначе, на выставке были представлены именно обрывки и остатки, материальные свидетельства того, что все это на самом деле было — и все это было как- то между собой связано. Здесь, кстати, надо твердо заявить, что при разглядывании, к примеру, серийных фото Фридль Кубелки никаких меланхолических чувств, ностальгии по непонятно чему и хонтологических переживаний у меня не возникло. Но то же время меня мучало странное ощущение, будто я смотрю наивный итальянский фильм 1950–1960- х — и дело не только в дофитнесовых телах, густой косметике и неприсутствии депиляции. Дело в странной смеси чувственности, отваги и грусти. При этом лично я (Кирилл Кобрин, 1964 года рождения, проведший первые 36 лет жизни в Автозаводском районе города Горького) не могу сказать, что и итальянские фильмы про смелых пышных женщин и картинки/видео Кубелки и Вали Экспорт представились мне чем-то, что не имеет ко мне никакого отношения. Какое- то имеют. Мало того, что в этих произведениях искусства задействованы люди, которые чисто хронологически могли бы быть мои ми родителями; нет, просто я этот мир не только застал — в какой-то степени он еще во мне. Вот и надо попытаться разобраться, что это за часть и как она работает.

Здесь следует сделать небольшое теоретическое отступление. Я использую термин «венские арт-феминистки» за неимением лучшего. Вали Экспорт действительно похожа на феминистскую воительницу, а вот Фридль Кубелка — не очень. В одном из недавних интервью она призналась, что принялась обнажаться перед зеркалом и делать, как сейчас сказали бы, селфи от неуверенности, тоски и одиночества. Кубелка говорит, что очень хотела… ну тепла, что ли. И секса тоже. Но была одинока плюс не уверена в себе. Оттого бросила вызов с помощью устоявшихся уже эротических клише. Любопытно (отмечу это во второй раз), что эротические клише западного мира, в отличие от технологии, почти не устарели за последние сорок лет. Что говорит об устойчивости социокультурных традиций, возникших на заре modernity. Но так или иначе, даже если Фридль Кубелка и не была активной феминистской, по крайней мере в ранних своих pin-ups, она действовала уже в контексте настоящего воинствующего феминизма, который воплотился в современном искусстве и современной политике того времени, конца 1960-х — начала 1970-х годов. Внутри этих рамок (а Вали Экспорт была как раз среди тех, кто их устанавливал) даже самые банальные переживания милой буржуазной девушки, этой образцовой модели венского сецессиона, стали еще одним ножом, вонзенным в спину привычного порядка вещей, еще одним проводком, ведущим к взрывному устройству, установленному в его фундаменте. Ибо — в отличие от коммунизма и нацизма, а также более вегетарианских версий универсалистских утопий — феминизм имеет дело как раз с одним из самых глубоко укорененных принципов миропорядка. Глубже некуда.

Феминизм и экологизм есть действительно самые глубокие утопии мира modernity — ведь они выступают за пересмотр основ, которые, если верить большинству религий, установил Господь. Этих основ две: отношения человека и природы, Культуры и Природы, природы творимой и природы сотворенной (экологизм) — и мужского и женского (феминизм). Ни коммунизм, ни нацизм, ни неолиберализм, ни национализм во всех его изводах на такое не покушались, выступая за пересмотр основ мира, уже производных от первых, тех, что стали целью феминизма и экологизма. Это настоящие революции, покруче жалких большевиков и коричневорубашечников. Ленин и Гитлер меняли — конечно, радикально — фасады здания миропорядка, феминистки и экологисты пытаются подвести мину под само здание с непонятными, но захватывающими дух последствиями. Собственно, последствие одно — мир максимально преображенный, действительно невиданный прежде и новый.

Это тотальные утопии. А теперь наложим одну из них, феминизм, на общество вроде послевоенного австрийского и даже шире — центрально- и восточноевропейского. Здесь переплетаются два контекста — исключительно партикулярный, национально-культурный, в каком-то смысле традиционалистский, и универсальный, утопический, связанный с идеологическими драмами конца XIX–XX века. Распад Австро-Венгрии и Российской империи привел к росту местного национализма входивших в нее народов, национализм, в свою очередь, возложил надежды на фашизм и нацизм, эти крайние свои воплощения. Конечно, нацизму далеко до коммунизма, он не столь универсален и не столь утопичен, более того, в каком-то смысле он есть провал в до- модерную архаику, но, тем не менее, ответом на крах большого как бы всеобщего нового проекта стало усиление позиций проектов локальных, традиционалистских, старых, базирующихся на многочисленных табу. Оттого в послевоенном австрийском обществе, пережившем эту драму, художественная и литературная деятельность часто сводилась к провокативным прямым жестам, в которых равно отрицался как «большой проект» нацизма, так и реагирующие на него малые проекты традиционалистского партикуляризма. Тут и Томас Бернхардт, и Эльфрида Елинек, и те же венские акционисты, и Вали Экспорт (она, кстати, еще в начале 1970-х сочинила сценарий по «Пианистке» Елинек, только фильм тогда не сняли). Эти люди хаотически, явочным порядком, последовательно в своейнепоследовательности подрывали основы везде, где могли; это не идеологическая критика с иных, философски-радикальных идеологических позиций, как у послевоенных французов, не попытка справиться с травмой нацизма и рас кола страны с помощью больших публичных дискуссий с участием интеллектуалов, дискуссий, предполагающих преобразование общества на гуманных и разумных началах через осознание коллективной вины, как в Германии. Австрийская ситуация была иной, более амбивалентной, как и роль Австрии в войне была амбивалентной — то ли жертва Гитлера (аншлюс), то ли союзник (и, конечно, родина) Гитлера.

Не забудем еще и традиции сецессиона. Будучи частью художественного модерна, сецессион претендовал на значение далеко за пределами изящных искусств. Он — как и до того прерафаэлиты в Англии, как и ар-нуво вообще — ратовал за всеобщую эстетизацию жизни, переустроенной, к тому же, на фундаменте нового социального, социалистического, справедливого порядка. То, что произошло в Австрии между войнами и особенно после Второй мировой, продемонстрировало полную нелепость этих надежд. Вместо сецессиона в качестве универсального проекта пришел нацизм, что полностью подорвало веру во всеобщие затеи. Расчленяющий тела венский акционизм — ответ на тоталитарный процесс. Близкие к акционизму Вали Экспорт и Фридль Кубелка в каком-то смысле пошли дальше акционистов, найдя одну несомненную ценность/точку художественной и даже идеологической сборки — гендер в его сексуальном, сенсуальном приложении. Собственно, они окончательно закрыли сецессион, превратив женщин из тех, кого изображают, в тех, кто изображает, причем в основном себя же. В любом случае, освободившись, они захватили власть над художественным жестом, художественным миром и в итоге над всем миром вообще — хотя бы на тот краткий миг, когда амазонка Вали Экспорт с вырезанным в джинсах треугольником лобка наставляла на зрителей порнокинотеатраигрушечный автомат. Сорок лет спустя журналист спросил ее: «Кому были адресованы ваши феминистические акции 1960-х — женщинам, которые должны были изменить представление о себе самих, или мужчинам, которые должны были пересмотреть свои взгляды на женщин?» Ответ последовал такой: «Для меня не существовало конкретного адресата: я работала со структурой всего общества в целом, а не обращалась отдельно к мужчинам или женщинам». Вот-вот, именно — со структурой в целом.

P. S. Читатель спросит, мол, а при чем здесь старое итальянское кино и персональный советский амаркорд автора? Ответ прост: крах (во втором случае — умирание) одного утопического проекта, который привел к стихийному традиционализму во всех его мещанских деталях, милых и отвратительных, был и в Италии 1950–1960-х, и в позднем СССР времен Брежнева. И там, и там женская сексуальность, любой жест, связанный с ее освобождением, воспринимался как подрывной, ультрасовременный, а с сегодняшней точки зрения — модернизационный. Женское тело стало агентом модернизации, чем больше оно освобождалось, тем больше «современности» в угрюмых ханжеских маскулинных перифериях модерного мира. Но эта была уже иная современность, нежели фашистская или коммунистическая; она имела отношение к каждому человеку отдельно, к самому главному его персональному владению, неотчуждаемому домену — к телу. Оттого, когда я гляжу туда, в Горький, Неаполь и даже Вену конца 1960-х — 1970-х из сегодняшнего Лондона с его страхом телесного, с его гениально устроенной дистанцией между всем и всем, на меня находит именно такая смесь — чувственности, отваги и грусти. Чувственность тогда присутствовала, это точно. Люди, посягнувшие на смертельно запуганный тоталитаризмом мир, были отважны. Ну а сейчас только грусть осталась, как у любой твари после известно чего.

Кирилл Кобрин. Лондон: Арттерритория.— СПб.: Арка, 2019.— 304.

Презентация книги Кирилла Кобрина «Лондон: Арттерритория» состоится 25 января в Книжном магазине Главного штаба (Дворцовая пл. д. 6/8). Начало в 19:00. Вход свободный.