«Дары» в Русском музее: гид по разделу советской живописи первой половины XX века
Государственный Русский музей | Выставка открыта до 14 ноября
Журнал об искусстве Точка ART продолжает ближе знакомить читателей с выставочным проектом «Художники и коллекционеры — Русскому музею. Дары. 1898-2019. Избранное», который одновременно проходит в Корпусе Бенуа, Мраморном дворце, Михайловском замке и Строгановском дворце.
В прошлой публикации куратор раздела дореволюционной живописи второй половины XIX — начала XX века Владимир Федорович Круглов рассказывал о части экспозиции в Корпусе Бенуа, а сегодня ведущий научный сотрудник отдела живописи второй половины XIX — начала XXI века Алиса Борисовна Любимова проведет экскурсию по разделу советской живописи первой половины XX века, которая также проходит в Корпусе Бенуа.
Среди дарителей изначально различалось два типа. Одни желали увидеть подаренные ими полотна, рисунки или другие предметы в музее при своей жизни. Другие дарители, не будучи в силах расстаться с любимыми произведениями, оговаривали их передачу в музей в завещании.
Иногда судьба произведений и коллекций складывалась довольно причудливо и не совсем так, как желал сам даритель. К примеру, Яков Савич, директор Петроградского Международного коммерческого банка, подаривший в 1917 году Русскому музею несколько полотен Бориса Кустодиева, Николая Крымова, Константина Юона и Бориса Анисфельда в счет платы за хранение остального собрания в годы революции, в итоге лишился всех своих картин, так как в 1918 году они были национализированы, а позднее перераспределены между Русским музеем и провинциальными музейными учреждениями. Такая судьба, к сожалению, постигла собрания и других дарителей.
[Not a valid template]С начала 1930-х в Москве, Ленинграде, других городах образовалось немало интереснейших коллекций, часть которых позднее попала в государственные музеи по завещанию или в качестве прижизненного дара самого собирателя. К числу наиболее важных и крупных даров, сделанных Русскому музею в 1960–1980-е годы, можно отнести коллекции архимандрита Алипия (в миру — Ивана Михайловича Воронова), Григория Левитина и Бориса Окунева.
Раздел советской живописи первой половины ХХ века начинается с картин Павла Филонова, которые подарила музею его сестра Евдокия Николаевна Глебова. Именно ей Русский музей обязан тем, что является уникальным хранителем наследия Филонова. Евдокия Николаевна была брату ближе всех в духовном плане. Филонов умер в декабре 1941 года, а в 1943 году его вдова и сестра на саночках привезли в Русский музей все, что смогли собрать и отдали на временное хранение. Картины были свернуты в рулоны, рисунки разложены по папочкам. С 1943 года филоновское наследие в основном хранилось в музее, но поскольку принадлежало по-прежнему сестре (вдова Филонова умерла во время войны), она что-то иногда брала, потом снова возвращала в музей. Жила Евдокия Николаевна в очень стесненных условиях, в одной комнате коммунальной квартиры, хранить картины ей было негде, и это, не надо забывать, при полном запрете имени художника.
Благодаря тому, что у нее с музеем сложились доверительные отношения. уже в конце жизни она завещала основное наследие художника музею. Ею было подарено около 200 рисунков и 80 картин. Было очень сложно выбирать картины для выставки, радует лишь то, что у нас в постоянной экспозиции есть целый зал Филонова, и, если картина была передана в дар, то на специальных указателях сразу можно узнать — кем и когда.
С постоянной экспозиции была взята одна картина, в основном зале Филонова все время происходит ротация, картины берутся на разные выставки, тогда из фондов что-то достается, поэтому практически все работы, которые сейчас представлены на выставке, в разное время были представлены в постоянной экспозиции.
Коллекция Бориса Окунева
Беспрецедентной по своему качеству была поступившая в Русский музей по завещанию коллекция знаменитого ученого-баллистика Бориса Окунева. Она насчитывала свыше 350 произведений живописи и графики виднейших русских мастеров Серебряного века и раннего советского времени. После состоявшейся в 1987 году выставки, приуроченной к получению этого дара, многие произведения окуневского собрания — «Богоматерь Умиление злых сердец» Кузьмы Петрова-Водкина, «Арлекин и дама» Константина Сомова, «Несение креста» Михаила Нестерова, «Девочка с бидоном» Бориса Григорьева, «Белая ночь в Северной Норвегии» Константина Коровина и другие — заняли место на постоянной экспозиции. Примерно в это же время в музей в качестве дара поступили живопись и графика из двух других ленинградских частных коллекций — профессора Михаила Семенова и инженера Павла Кутузова, представлявших как большой художественный, так и исследовательский интерес.
Первой нас встречает картина Владимира Лебедева, с этой его «Катькой» связана интересная история: она поступила с окуневским собранием, с наклейкой на обороте, на которой была написана история ее бытования, написанная Голлербахом в 1940 году. Эта работа очень понравилась Борису Григорьеву, который выменял ее у Лебедева на свои рисунки. Когда Григорьев уехал за границу, все, что он оставил на родине каким-то образом попало к Анне Ахматовой, у нее и хранилось. Ахматова эту работу недолюбливала и хотела от нее избавиться, но пока был жив Григорьев, она не могла распорядиться ею по своему усмотрению. Ахматова не объясняла, чем эта работа ей не нравилась. Вообще-то картина называлась «Проститутка», может быть ее это смущало, не известно. И только когда в 1939 году Григорьев умер, она начала думать, что делать с этим художественным наследием. В результате перед войной оно оказалось у Голлербаха. И эта картина — «Катька» — попала, как принадлежащая кисти Григорьева. И только спустя какое-то время Голлербах от самого Лебедева узнал, кто же автор. Это такой интересный пример того, как одна картина на долгие годы может потерять свой след, и как он неожиданно может снова обнаружиться.
Коллекция братьев Ржевских
В постперестроечное время в жизнь художественных произведений вторглись рыночные отношения, что не могло не повлиять на условия и психологическую атмосферу, в которых предстояло пополнять музейную коллекцию. В новой сложившейся ситуации восхищения заслуживает поступок петербургских коллекционеров братьев Якова и Иосифа Ржевских, передавших в дар Русскому музею свою огромную коллекцию живописи, графики и прикладного искусства. Она насчитывала свыше пятисот предметов, в ней были представлены работы известных мастеров академической и реалистической школы второй половины XIX столетия, художников Серебряного века и советских 1920–1930-х годов, включая Ивана Айвазовского, Константина Маковского, Зинаиду Серебрякову, Михаила Нестерова, Илью Машкова, Владимира Лебедева и многих других. Согласно воле дарителей, под ее постоянное экспонирование были выделены залы Мраморного дворца.
[Not a valid template]На выставке из коллекции Ржевских представлены одни из лучших вещей Владимира Лебедева, прекрасный Аркадий Рылов, Илья Машков. Для нашего раздела это все существенные, значительные пополнения. Лебедев, конечно, у нас и без частных коллекционеров был хорошо представлен, но ленинградские коллекционеры его любили, он был свой художник, непосредственно у него покупали картины, и благодаря Ржевским эти лучшие вещи попали в результате в музей.
Собрание Григория Левитина
Коллекция известного врача Григория Левитина, увлекавшегося русским театрально-декорационным искусством, включала несколько тысяч произведений живописи и графики. После его смерти в 1982 году коллекция, согласно завещанию, была разделена родственниками между Русским музеем и Музеем музыкального и театрального искусства. В Русский музей, в частности, перешли станковые произведения таких выдающихся мастеров, как Наталья Гончарова, Кузьма Петров-Водкин, Владимир Лебедев, Филипп Малявин, Александр Тышлер, Василий Чекрыгин, Александр Яковлев. Музейное собрание оригинальной и печатной графики пополнилось при этом более чем двумя тысячами первоклассных листов.
На нашей выставке представлены лучшие имена, Петров-Водкин, Павел Кузнецов, Вячеслав Пакулин, Алексей Пахомов, Николай Русаков. Кроме Кузнецова — все эти художники представляли ленинградское искусство, основные важные имена. По представленным работам собрание Григория Левитина бесценно для музея, но значимо в основном, повторюсь, графикой. Сам Левитин был врачом по образованию и роду деятельности, параллельно закончил Академию Художеств, писал статьи о театрально-декорационном искусстве, составлял каталоги, серьезно разбирался в искусстве. Многих театральных художников поддерживал, публиковал книги о них, был меценатом.
В этом же зале есть одна работа Юрия Васнецова «Натюрморт. В мастерской Малевича», подаренная его вдовой. Это редкий случай, когда работа такого уровня и отдается в дар, и он такой ценный, это происходит нечасто. Но музей в те годы приобрести эту картину не мог, препятствовал слишком большой формализм, и каким-то образом удалось уговорить вдову Васнецова на дар. Как в таких случаях, тогда часто поступали: какие-то работы ставили на закупочную комиссию, обычно те, про которые знали, что они пройдут без сомнения, а какие-то сложные вещи, не совсем отвечающие концепции советского времени, просили за это подарить.
Кроме Васнецова в этом разделе представлены в основном художники-эмигранты, собирать которых начали только лишь в 90-е годы ХХ века, поэтому у нас по этой части были большие лакуны. Вот Павел Мансуров, подаренный Кристиной Гмуржинской. Рядом Алексей Явленский, это совсем недавний дар, этого художника у нас вообще не было, и нам очень приятно иметь в собрании эту работу, хоть она и небольшая, но очень ценная.
Раздел первой половины ХХ века отличается тем, что в советское время картины не дарили. Это было не принято, да и некому было дарить. В первой половине ХХ века, когда эти коллекции формировались, вещи, в основном, закупались, причем целенаправленно. Большие поступления в Русский музей были после крупных программных выставок. В 1932 году была выставка «Художники СССР за 15 лет», разные институции целенаправленно закупали произведения искусства для музеев — для Русского музея, для Третьяковской галереи, это были мощные вливания; в 1935 году была выставка ленинградских художников, после нее тоже официальные органы закупали, передавали в музей картины. Сами художники не дарили свои картины, а потом вообще началась система контрактации и заказов, то есть музей сам покупал, либо министерство культуры покупало и передавало музейному собранию, иногда какие-то вещи покупали специально для музея, иногда музей выбирал себе произведения из общей закупки.
Поэтому практики дарения не было, и фактически коллекция первой половины века, помимо поступлений с крупных выставок, начала собираться во второй половине, поэтому здесь на выставке нет ни одного Дейнеки, ни одного Пименова, никакого Герасимова, ни Пластова, ни Самохвалов. Тот же Лебедев — не дарил своих вещей. Музей тоже не просил у художников картины в дар, такой практики даже не было, а покупал, но покупал по большей части вещи идеологически выдержанные, а во второй половине века искусство без темы, без советского содержания, а более формалистическое, было провести через закупочные комиссии. Поэтому и получается, что дарами у нас представлена некая альтернативная линия развития искусства. Неофициальная. Что тоже очень интересно, к тому же, мы не специально так подбирали, а просто показали то, что отразилось в дарах.
Во второй половине века начали дарить произведения искусства вдовы и наследники художников, за невозможностью продать или пристроить. Самыми щедрыми дарителями были вдовы, мечтавшие, чтобы творчество их талантливых мужей осталось в музеях, не разошлось по частным коллекциями, не растворилось, не пропало, и они соглашались на такие дары.
Зал графики
Следующий зал — графический. Здесь было особенно тяжело, потому что графику дарят в больших количествах, собрание графики огромно, хотелось показать самое-самое, и подчас выбрать было невозможно. В этом зале интересны два портрета Пелагеи Шуриги, ее дочь, Вирко Борисовной Блэк, передала большое наследие, скульптуры и графику.
[Not a valid template]В этом же зале соседствуют Вера Ермолаева из собрания Левитина, и Николай Березин, про которого никто никогда ничего не знал. Это совсем новое имя, прекрасно, что даже и в наше время могут быть открытия, и я надеюсь, что отдел рисунка доведет это дело до конца и сделает персональную выставку этого графика. Березин не был профессиональным художником, но его творчество — это очень интересное явление. Совсем недавно на музей вышла его дочь, ей уже 80 лет, она сохранила наследие отца и подарила огромное количество вещей. Его работы показывают, насколько человек чувствовал свое время, выразил его. Он был чистым графиком, живописи у него не было. И он делал комиксы, начал рисовать еще в гимназии, и дочь сохранила все его дневники, записки, и это тоже теперь в архиве Русского музея, надо начинать расшифровывать, открывать его, восстанавливать биографию. Безумно интересно, когда на рубеже 30-40-х годов художник показывает такой оригинальный взгляд, его работы можно смело назвать политической сатирой, и на его комиксы очень интересно смотреть именно с точки зрения сегодняшнего дня, когда этот жанр очень популярен.
В соседнем зале тоже собраны очень важные имена, например, Александр Шевченко. Связи с ним не были утеряны, во-первых, благодаря его дочери, тоже художнице, которая была в хороших отношениях с тогдашним директором Русского музея, во-вторых, в 1974 году в музее была персональная выставка Шевченко. Дочь подарила свыше ста работ живописи и графики, поэтому у нас очень хорошее собрание художника, правда, мы редко показываем. Десять лет назад была выставка в Третьяковской галере, а у нас давно не было. И в постоянной экспозиции в лучшем случае представлена одна работа, а хотелось такому дарителю дать побольше места и показать разные работы.
[Not a valid template]Здесь же две работы Климента Редько, тоже очень интересные. Художник трагической судьбы, начал счастливо и бурно, затем по направлению Луначарского уехал в Париж в творческую командировку, довольно долго там прожил. В конце 30-х годов рвался на родину, вернулся, но, к сожалению, взлета больше не было и творчество его сильно изменилось. Это, как раз, парижский период, картины «Парижанка» и «Группа парижан», золотое его время. Вдова художника в 80-е годы подарила довольное большое наследие, к сожалению, у нас нет его ранних работ времен «Электроорганизма», но тем не менее, в музее благодаря ее дару ретроспекция Редько очень хорошо представлена. Поэтому очень хотелось отдать должное вдове.
Бывает, что мы не знаем дарителя или каких-то дат. Вот Татьяну Редько, вдову художника, мы хорошо знаем, она дарила в 80-е годы и с ней велось активное общение, в Третьяковке и в московском РГАЛИ очень тесное было с ней взаимодействие, но нигде никто не знает, когда она умерла, просто пропал человек, как не было. И это теперь восстановить практически невозможно.
Рядом картина художника Святослава Воинова «Портрет жены». Сам художник очень интересный, и это портрет жены, той самой, которая подарила нам 10 его картин. Живописное наследие Воинова невелико, эти десять работ — все, что у нас есть, все подарено вдовой, это очень трогательно и ценно.
Художник Вениамин Белкин, для ленинградского художественного круга имя довольно известное. Это портрет жены художника Веры Белкиной, они были в дружественных отношениях с Ахматовой, Вера была музыкантом, музицировала в общих компаниях. Но дар — тоже порядка десяти работ — от человека, которого мы знаем только по фамилии, но не знаем ни имени и отчества, ни кем была эта женщина, подарившая музею 10 работ художника, кем она приходилась Белкиным. И сейчас трудно, иногда невозможно, восстановить эту утраченную информацию, тем более, что, когда она дарила, она жила в каком-то провинциальном городке, и мы не знаем — как она там оказалась, что делала, и, хотя это трудно проследить и нужно вести архивные поиски, это тоже очень интересно.
Художник Борис Пестинский, вот его «Автопортрет в шляпе», с ним тоже очень интересная история. И художник безумно интересной судьбы. Закончил гимназию Карла Мая в Петербурге, потом поступил в Академию Художеств, параллельно безумно увлекался змеями, был серпентологом. Посещал краеведческий кружок на биологический станции в Лахте. В начале 30-х годов кружок разгромили, всех участников и профессора, который его вел, объявили врагами народа, посадили, а Пестинского сослали в Узбекистан, в город Карши. Там он работал художником, но и продолжал заниматься своими змеями, тем более, там их много. За его жизнь его змеи кусали не раз, он был без пальца на руке и весь пропитан этим ядом! В Карши он писал местных узбекских мальчиков, в музее есть целая серия, при том, что религия запрещает мусульманам позировать и изображения человеческих лиц под запретом, тем не менее он выучил язык и каким-то образом уговаривал родителей, чтобы те разрешили своим детям позировать художнику. У него даже был в Карши художественный кружок, вместе с учениками они ездили на этюды.
В Узбекистане Пестинский прожил практически всю жизнь. После смерти художника в 1943 году его вдова вернулась в Ленинград, и в 1983 году подарила основную часть наследия. Но, к сожалению, было такое время, что работы малоизвестных на тот момент художников со сложной судьбой, с творчеством, которое было «не о том», «не про то», официальными путями пристроить в музей было довольно трудно, продать тоже, это сейчас за такие вещи коллекционеры отдают большие деньги, а тогда даже не было нормального рынка (ленинградские коллекционеры, которые собирали искусство, покупали картины у художников, вторичного рынка практически не было). А благодаря этому дару Русский музей теперь является обладателем существенной части графического и живописного наследия Пестинского.
Альтернативная история искусства
В следующем зале очень интересная работа художницы Алевтины Мордвиновой «Казнь революционера. Это одно из панно, которое создавалось для Дома печати учениками Филонова, в частности Мордвиновой. Удивительно, что она подарила эту работу музею, написав дарственную еще в 1973 году. У нас в собрании всего два панно с той выставки в Доме печати, а основная их часть находится в Музее истории города.
[Not a valid template]Картина хранилась у Мордвиновой, скрученная в рулон, в таком виде и попала в музей. С 1927 года по 1973-й, когда картина оказалась у нас, она нигде не выставлялась, с тех пор, как она у нас, она выставлялась два или три раза, и все! То есть сейчас редкая возможность увидеть такую вещь.
А рядом — работа ее мужа, Николая Евграфова — бесценный дар для музея. Но эта работа все же несколько раз экспонировалась, последний раз на выставке экспрессионистов два года назад.
Нельзя не остановиться у картины Марии Казанской. Девочка из семьи ученых-филологов, она увлекалась изобразительным искусством, попала к Вере Ермолаевой, была участницей «Группы живописно-пластического реализма». Группу разгромили в 1936-1937 году, Ермолаеву посадили, она умерла в лагерях, Казанскую тоже посадили, через какое-то время выпустили, но это нанесло ей такую психологическую травму, что она после этого практически перестала заниматься искусством. Творческим в ее жизни был очень короткий период, она активно рисовала, в последний год в основном — автопортреты, их существует огромное количество. Себя она использовала как модель в своих поисках. В 70-е годы это было искусство не для официальных закупочных комиссий, и 10 картин Казанской нам подарила ее сестра.
Рядом мы видим картину художника Рудольфа Френца, за его историей открываются бездны интересного. Этого художника коллекционировал и собирал Осип Семенович Сметанич, биография которого до конца не выяснена. Единственное, что удалось найти про него в архивах, это то, что до революции он работал в администрации писчебумажной фабрики. Фактической информации нет, зато существует множество мифов и легенд. Одна из них говорит, что якобы у Сметанича была очень большая коллекция русской и западноевропейской живописи, но верится в этом с трудом, потому что нет никаких следов; еще рассказывают, что после революции он подарил свою коллекцию чуть ли не Русскому музею, оставив себе только работы любимого Френца, но это тоже из области мифов. Рудольфа Френца у него было около 30 живописных работ и около ста графических, и создается впечатление, что только одного Френца он и собирал. Когда в 1935 году Френц умер, его вдова Фанни Мироновна Магазинер подарила наследие мужа Русскому музею в обмен на ходатайство о персональной пенсии. Русский музей написал официальную бумагу о значении художника Френца, а, надо сказать, он был очень разным, к 1935 году он прошел путь от формалиста, декоративиста — он заведовал агитационно-плакатной мастерской — до художника, который пишет официальные картины на темы революции. Поэтому Русский музей, не кривя душой, писал о том, что это большой советский художник и значение этого дара велико. И таким образом выхлопотал Фанне Мироновне хоть какие-то средства к существованию.
Племянник Сметанича, филолог-востоковед Дьяконов, написал о дяде очень живые, яркие и интересные воспоминания, семейство это интересно тем, что от первой жены у него было трое детей, один — литератор, переводчик первой половины ХХ века, Валентин Стенич, имя очень известное, яркое, с трагической судьбой, тоже был репрессирован, погиб, невероятной красоты человек. Он первый переводил английскую литературу, Оскара Уайлда. У нас есть 30 работ художника Френца, каждая из которых могла бы быть на выставке, но выбрана «Крюков канал», во-первых, она из ранних, во-вторых, просто очень красивая.
В зале, посвященном 30-м годам, из значительных имен — Сергей Романович, работы подарила его вдова Мария Александровна Спендиарова, дочь армянского композитора Александра Спендиарова, это очень интересная семья, и она была очень щедрым человеком. В 70-80-е годы такие вещи не покупались и официально не собирались, и Мария Александровна мечтала, чтобы эти картины жили в музеях, и подарила не только большую часть наследия Романовича, но и работы его друзей, среди которых 2 рисунка Натальи Гончарова, довольно большое количество произведений Михаила Ларионова, рисунки Варвары Бубновой. Щедрейший дар.
[Not a valid template]Имя следующего художника мы узнали совсем недавно. И даже не знаем точный год рождения и смерти. Художник, о котором в архиве сохранилось совсем немного информации. И при этом он подарил Русскому музею семь своих произведений. Аркадий Проскуряков учился сначала в сельскохозяйственном институте, потом на историко-филологическом факультете местного университета, параллельно учился в художественном училище в Воронеже, где преподавал Сергей Романович. Позже по направлению он приехал в ленинградский ВХУТЕМАС, два года проучился, и ушел по собственному желанию. Что с ним было дальше — непонятно. В нашем музейном архиве есть записка в клинику института Бехтерева о том, что, к сожалению, Русский музей не может оплатить лечение этого художника, а он такой хороший, подарил музею семь произведений, мы ценим его очень высоко и просим оказать всякое содействие. На этом следы теряются. Мы связывались с институтом Бехтерева, но, к сожалению, весь их довоенный архив сгорел, следов там не нашли. Что за художник? Были ли еще какие-то работы, или эти семь картин — все, что им было создано? Неизвестно. А вещи совершенно потрясающие, опередившие свое время. По своим формальным признакам они очень оригинальные. Подписывался он всегда — Проскура, и только благодаря архивам Академии художеств и Русского музея удалось восстановить его имя и фамилию.
Картины Проскурякова — это редчайший случай, когда художник сам дарит свои картины музею. Второй такой — Петр Осолодков, тоже сам подарил Русскому музею свой «Портрет горняка».
Рядом еще один очень интересный художник — Анатолий Гусятинский. Картина интересна тем, что это дар другого художника, не наследника, не самого автора, пример того, что один художник, которому попали работы другого художника, умершего, и не оставившего прямых наследников, не распродает это наследие, а пытается пристроить его в музейное собрание, понимая, что это навсегда, оно не пропадет, и люди будут им заниматься, выставлять.
[Not a valid template]Гусятинский учился в московском ВХУТЕМАСе, потом преподавал, был ассистентом Фаворского. Художник, подаривший картину, был лет на десять моложе, но через Фаворского, через преподавание, был, видимо, дружен, таким образом ему досталось это наследие. В итоге он передал музею 25 работ Гусятинского, существенный дар.
Единственный пример абсолютно реалистической манеры и соответствия времени и эпохи — это работа Николая Барсамова «Портрет А.В. Куприна». Он был директором феодосийской картинной галереи имени Айвазовского, написал научную монографию по Айвазовскому, и изобразил художника Куприна, который копирует картину Айвазовского! В собрании Русского музея есть очень хорошая коллекция Куприна, в середине ХХ века он часто ездил в Крым, у нас есть крымские пейзажи Куприна этого периода, но эта картина — очень любопытная.
Рядом новое имя, которое мы только вводим в выставочный оборот, почему-то не было возможности работы экспонировать, это пример дара самого художника. Это Александр Тюлькин, башкирский художник, имел у себя на родине все регалии, был известным живописцем, в 60-е годы подарил нам шесть своих работ. Эти две работы ранние, 20-30-х годов, очень живописные, интересные, и по форме, и по тому пластическому языку, которым написаны, и по содержанию.
Рядом работа художника Израиля Лизака, в Русском музее очень хорошее собрание его работ, художник очень интересный. И у него покупались вещи при жизни, а после смерти — он был бездетным — его сестра, боготворивший брата, сохранявшая его наследие, мечтала, чтобы его работы попали в разные музеи, Русскому музею досталось бОльшая часть его наследия и здесь на выставке представлена одна из лучших его вещей. Картина знаковая: она является одновременно отражением пережитого ужаса и предвидением ужаса грядущего, это такая точка середины ХХ века, круговорот жизни, который тебя затягивает в воронку, она очень многозначительная.
В следующей публикации Любовь Викторовна Шакирова, куратор раздела советской и российской живописи второй половины XX века, представленном в Мраморном дворце, расскажет об экспозиции, о художниках, в 1960–1980-х годы работавших, как правило, в направлениях, оппозиционных официальному искусству.
