«Вано и Нико» Государственный профессиональный драматический театр им. Шота Руставели, Тбилиси, автор инсценировки и режиссер Роберт Стуруа, художник Мирон Швелидзе.

«Неужели я больше никогда не увижу сны?» — мучаясь бессонницей, восклицает Незнакомец в старом пальто. Он появляется из люка, возле него бутылки, ему ничего не помогает снова уснуть, даже алкоголь… Когда-то дедушка рассказывал ему сказки, с тех пор как дедушка умер, сказок нет. Маленький красный игрушечный поезд напоминает ему о детстве. Устами Давида Дарчии Незнакомец, мечтая уснуть, размышляет о бытии и несовершенствах нашего мира. Как же попасть в сон?

[Not a valid template]

Погружать зрителей в страну сновидений на Чеховский фестиваль приехал театр им. Шота Руставели вместе со своим спектаклем «Вано и Нико». Роберт Стуруа, который уже 8 лет занимает пост главного режиссера в московском «Et Cetera», для Тбилисского театра переработал рассказы когда-то считавшегося диссидентом грузинского писателя Эрлома Ахвледиани, сочинив собственную пьесу. Последнее время он часто обращается к национальным авторам, пытаясь разобраться в событиях, происходящих в Грузии. И вот сейчас его причудливые герои предстают перед зрителями, рассказывая им о них же.

Мучаясь от недостатка грез и размышляя о мире как таковом, Незнакомец (Автор?) говорит: «И были Вано и Нико». Из люка перед Незнакомцем появляются две тряпичные куклы — одна в белой одежке, другая в черной. Перед нами два друга, инь и янь, добро и зло. Словно громовые молнии, на сцену сыплются сверху книги, они вихрем накрывают героев — все упавшие книги это произведение «Вано и Нико», добро и зло, история, которая идет с сотворения мира.

Вано и Нико дружили с детства. Они попадают в различные истории, которые в своих грезах видит Незнакомец, становясь попеременно и наблюдателем и участником событий. На неоновой табличке позади героев словно титры старого фильма высвечиваются фразы: «смерть матери», «первая Любовь», «Вано женится», «суета сует», «спички и вторая любовь», «жертва во имя дружбы», «как вернуть долг», «птица-Вано», «на виселице» и многие другие. Сны Незнакомца скачут, перемешиваясь с его мыслями, так же как и у всех людей в голове. Незнакомец на самом деле всем знаком — это любой зритель в зале.

Простой парень Вано в исполнении Михаила Арчвадзе, маленький, в чем-то смешной, влюбчивый, готовый к самопожертвованию, настоящей дружбе, переживающий обо всем живом, любящий все живое и готовый отдать другу всё, что он пожелает — и последнюю свечу, и свою возлюбленную, и даже свою жизнь, олицетворение всего светлого в этом мире. Нико (Сандро Микучадзе-Гаганидзе) высокий, с орлиным взглядом, похожий на хищника, завистливый, губящий все живое, вечно подначивающий, обладающий разрушительной силой — полная противоположность Вано.

Герои сосуществуют в нескольких параллелях. Зритель наблюдает за историей, такой близкой каждому — как маленький человек, подобно чаплинскому Бродяге, опаздывает на работу, влюбляется в продавщицу спичек, ухаживает за любимым растением, делает предложение девушке, отдавая ей кольцо матери и получает отказ. Вторая история абсурдистская, в ней один герой может застрелить другого, говоря ему, что он птица, карабкаться по железным лестницам разного размера в погоне за силой над миром, отбирать у самого близкого человека Любовь, и даже Жизнь, чтобы удлинить свою. В конце историй Нико (зло) надоест быть злым, и он предложит Вано (добро) поменяться местами. Уставший от страданий, Вано соглашается. Теперь Вано это Нико, а Нико это Вано, и поведение у них соответствующее. Однако, в финале добро не выдерживает, и все должно вернуться на свои места. Оба героя становятся добром, Вано. Как в детских сказках, зло исчезает.

В спектакле занято всего четыре артиста, двое из которых исполняют сразу нескольких персонажей — это Давид Дарчия, который видит сны, перевоплощаясь то в бродягу, то в фотографа, то в автора, и Нино Арсенишвили, попеременно играющая то балерину, то возлюбленную номер один, то возлюбленную номер два. Вместе с живыми артистами, на сцене так же появляются и неживые — тряпичные куклы и манекены, а также маленький кактус Вано. Неживые актеры не всегда участвуют в действии, некоторые скорее создают фон во снах. В этом — тонкая грань между живым и мертвым, которое сосуществует рядом.

Сны получаются очень яркими, благодаря разноцветному дыму, громкому музыкальному оформлению (Бетховен и Вагнер, например), и возникающим вверху и внизу сцены различным предметам. Героям не успеваешь сопереживать до конца во всех их мелких происшествиях, потому что как только начинаешь это делать — сцена меняется, будто ты проснулся, что-то не досмотрев. Стуруа словно пытается разобрать общее человеческое сознание, казалось бы в притчевой форме, но с эффектом очуждения. Периодически мысли зрителя могут уходить куда-то далеко, пытаясь додумать финалы мизансцен… Но ведь и сны всегда исчезают, оставляя после себя легкую дымку разнообразных ощущений, смешивая между собой добро и зло, высокие притчи и мелкие передряги жизни.