Тайгер Лилиз играют «Гамлета», Театр Републик (Театр Эстербро, Копенгаген) и Театральное агентство Менно Плуккера (Монреаль), постановка и сценография: Мартин Тулиниус

Об уникальной группе «Tiger Lilies», наверное, знают все. По крайней мере, настолько самобытную группу, играющую в жанре черного кабаре, работающую с эстетикой театра Grand Guignol (парижский театр ужасов конца XIX — начала XX века, один из родоначальников и первопроходцев жанра хоррор), сложно не заметить, не отметить, в конце концов, не полюбить. В музыке Тайгер Лилиз много театра, а их театр, как оказалось, очень музыкален. Есть любопытный факт: в 2005 году Тайгер Лилиз выпустил совместный альбом «Huinya» с группой «Ленинград». А еще Тайгер Лилиз сделали спектакль, который представили в рамках Чеховского фестиваля, и не кого-нибудь, а сэра Уильяма Шекспира; и не что-нибудь, а пьесу про Принца Датского.

По сути, спектакль оказался музыкальной фантазией на тему «Гамлета»: и это близко эстетике самой группы — черный юмор, грим грустного клоуна, мертвецы, пародирующие жизнь. А на сцене сплошное темное королевство, где жажда похоти неразличима с жаждой власти, кровосмешение тождественно культу силы. И что получается? — Дания тюрьма, и жизнь тюрьма, выхода нет, тлен, боль и смерть.

Спектакль акустический, хотя визуальная составляющая продумана до мелочей: каждая сцена оснащена концентрированной эмоцией и воплощена в такой же гиперболизированной формой. Как, например, сцена, где маленькая Офелия, подвешенная на тросы, пытается высвободиться из гигантских, пусть и игрушечных рук своего отца, — мотив несвободы, и думается, что известная формула «Дания — тюрьма» начинается с бесправной жизни внутри семьи. Или в моменте, когда на Гертруду постепенно наваливается конструкция с множеством окошек, после разговора с Гамлетом, после убийства отца Офелии. Из этих окошек, еще в самом начале спектакля, лица героев безвоздушного замка в многоголосье пропевали слово «грех». На Гертруду физически обрушивается грех. Но спектакль не морализаторский. В нем вообще нет оправдания или симпатий. Беспощадная констатация факта уродливой души, предначертанности греха, то фальцетом, то альтом пропевается фронтменом группы Тайгер Лилиз Мартином Жаком. Он — грустный клоун, ничей соратник, а скорее рассказчик, констатирующий факт. И только в сцене смерти Офелии безжалостные слова «sweet suicide» мурлыкаются как колыбельная. Убаюкивающая песенка для той, что обрела покой, после безрадостных ожиданий любви Гамлета.

Что же Гамлет? Брутальный насильник, изувер, изрезанный несправедливостью. Да, таких Гамлетов мы знаем. Но в отличие от, скажем «Гамлета» Остермайера, герой не плотен, пусть и звучен, пусть и сходит со сцены и входит в зал, даже если летает на тросах с Офелией, или как кукловод руководит двором. Его будто бы много, а на самом деле как-то даже мало: может оттого, что его мотивация, очерченная спектаклем, в корне неправильна. Он не истерик, а скорее раненное животное, несущее разрушительную силу перед смертью.

Принято видеть Гамлета героем каждого поколения. Или не-героем. В спектакле же Гамлет стал воплощением еще одной концентрированной эмоции — жажды мести. И это гармонично ложится на саму ткань спектакля: на музыкальные номера под аккордеон, ударные, струнные. На бесконечно рифмованные слова о боли и бесконечной грусти по состраданию. В конце спектакля оно есть: как почти что утопический проект. Все умирают, и будто бы с героями Шекспира умирает все зло. На секунду выдох. И снова напряженный вдох растерявшегося зрителя.