Андрея Бартенева часто представляют как эксцентрика, пришельца, дизайнера/модельера, телеведущего, но все это не о нем. Он — художник тонкой организации, в котором живет неугасаемый живой интерес к жизни, искусству, человеку и границам его возможностей.
В июне в петербургском Пассаже Андрей Бартенев открыл выставку «Привет, пришелец!» — торговую галерею заполнили зеленые человечки — инопланетные существа.
О выставке, «иноплах», особенностях мира современного искусства, преподавании и любви к перформативному жанру редакция Точка ART поговорила с художником.

Кристина Малая: Андрей, расскажите о Вашем проекте «Привет, пришелец!». Как появилась эта тема в Вашем творчестве и что она для Вас значит?

Андрей Бартенев: Для меня инопланетяне — это история, которая начиналась еще в 90-ые годы. Хотя недавно, в процессе подготовки каталога моей выставки для Московского музея современного искусства, я обнаружил свой детский рисунок, на котором изображен приземлившийся летательный аппарат в виде тарелки с ножками и глазками. На нем маминой рукой подписано: «Андрюше 3 года». Мы напечатали его на первой странице каталога. Поэтому, очевидно, у этой темы достаточно давние корни.

В 90-ые годы я делал коллажи с абстрактными геометрическими композициями, без всякого наполнения — политического, концептуального, социального. Я их называл «срочными телеграммами». Свое эмоциональное состояние я перекладывал в цветовые решения в определенной ритмике. Я был уверен, что каждая такая телеграмма моментально попадает во вселенский разум, и он по ней определяет состояние моей жизни и жизни на этой планете.

А потом мой приятель композитор Олег Костров попросил сделать обложку для его нового альбома. Я замешкался, но подготовил эскиз комикса про инопланетян, прилетевших на нашу планету: они набили себе человечины, сняли с людей шкуру и в ней появляются в обществе. Потом уже, в нулевые годы, эта тема будет сильно растиражирована Голливудом.

Затем я стал создавать надувные скульптуры, посвященные инопланетянам. В них была внутренняя оправданность — трансляция импульса, полученного мною от «иноплов», они как бы говорили: «Вот тут твой талант прогибается под нашим влиянием, под нашей агрессией, ну-ка, давай пожмем эту кнопочку». Я с большим удовольствием прогибался и менялся вместе с этим давлением. Я выбрал инопланетян, и они были ко мне благосклонны в ответ и в производстве, и в том, как их радушно принимали. Это мне помогло отличаться от той волны моих учеников — Саша Фролова, Роман Ермаков, которые тоже занимались этой же практикой и продолжают высказываются в этом же жанре. Инопланетяне достаточно точный и лаконичный символ и очень многослойная метафора. И если я с ним работаю — остальные художники начинают с этим считаться, существует профессиональная этика.

После я увлекся созданием перформансов, они появлялись один за другим. Например, был перформанс для фестиваля «Архстояние», он назывался «Воздушный поцелуй деревьев»: зеленые духи леса ходили с ветками, выкрашенными в белую краску, и составляли хореографические композиции. Этих зеленых духов я трансформировал в «иноплов», с которыми сначала создал перформанс для берлинского фестиваля авангардной моды, проект назывался «LaLaLa Moscow» (это было на три года раньше кинофильма «Лалалэнд», я считаю, что они просто украли называние моего перформанса), затем показал его в Вильнюсе в Музее современного искусства. Как только вышел фильм, я закрыл свой проект. Но с инопланетянами не хотел расставаться. И в 2017 году я был приглашен подготовить церемонию Премии Сергея Курехина, которая проходила в БДТ. Я максимально насытил ее инопланетянами: в императорскую ложу посадил семейную пару в резиновых масках «иноплов» болотного цвета. Весь зал шутил, что это Олег Басилашвили и Алиса Фрейндлих присутствуют инкогнито на мероприятии.

Это была тоже своего рода репетиция, потому что в том же году Фонд Дмитрия Волкова предложил мне поехать с ними на фестиваль Burning Man в качестве главного художника, на котором лежит основная задача — придумать концепт. Мы сделали большого медитирующего инопланетянина зеленого цвета, а сами устраивали шумное шествие «иноплов» со специальными «мечами», которые дребезжат очень красиво, и электроарфой, на которой играл Александр Болдачев из Большого театра. Таким рыцарским маршем мы проходили через центральную площадь пустыни: сначала шли к скульптуре медитирующего инопланетянина, затем к фигуре человека, которого в конце шоу сжигают, и после под заходом солнца возвращались на нашу станцию под названием”Aliens? Yes!«. Был еще флаг с лозунгом: «Aliens saves animals!», на нем был изображен «инопл», на грудь которого бросается собачка, которая будто бы молит его о спасении, а тот ей успокаивающе отвечает, что спасет.

Кристина Малая: Вы сами себя не ощущаете пришельцем в сообществе российских художников, ведь то, чем Вы занимаетесь, Западу скорее всего ближе и понятнее?

Андрей Бартенев: Нет, я не заявляю, что я инопланетянин, мне не нужна такая слава. Я не хочу повторять опыт моей любимой певицы Жанны Агузаровой, убежденной в том, что она с Марса. Я точно не с Марса, но с другой стороны, если вдруг зритель говорит про меня, что я сам не в себе, я только буду это поощрять, потому что, когда такое говорят, это очень хороший маркетинговый ход, который приносит популярность, а она в свою очередь деньги.
Про российских художников — каждый сам выбирает, как ему прожигать свою собственную жизнь, я это делаю так, как нравится мне.
Что касается Вашего вопроса про европейское сообщество, то, конечно, выстроить карьеру современному художнику достаточно тяжело в какой бы стране он не жил. У меня в свое время было достаточно возможностей включиться и в английскую культурную жизнь, и в американскую, и в европейскую, но я всегда понимал, что это так же сложно, как та работа, которую я уже осуществляю в России. Ты должен много работать. На какой бы фазе своей успешной карьеры ты не находился — это никогда не исключает тяжелого труда. Это как когда в перенасыщенном интеллектуалами обществе и так много гениев, но должно быть что-то еще сверху. Может быть, как раз это безумство или сплетня: «он сам инопланетянин, прячет свой ящерский хвост в штанину».

Татьяна Ильина: Что для вас значит быть художником?

Андрей Бартенев: Быть художником — это уникальная форма свободы. Это как сладкое, без которого некоторые не могут жить. Я не выбирал эту специальность, она сама выбрала меня. Я пробовал в своей жизни и театр, и режиссуру, и актерство, и чего только не пробовал. Но искусство оказалось для меня наиболее щадящей, благосклонной и охраняющей мою душу деятельностью. Поэтому я не люблю, когда журналисты говорят обо мне, что я дизайнер, модельер, телеведущий — это все такие скучные специализации для меня. А художник — это свобода, делай что хочешь.

Татьяна Ильина: Какие задачи Вы ставите перед собой в художественной деятельности? Есть ли у нее какая-то миссия, задача или то, что Вы создаете просто рождается с необходимостью, как ребенок?

Андрей Бартенев: Да, именно, просто рождается, как ребенок. Есть, конечно, и какой-то посыл, но зритель все по-своему воспринимает и именно импровизация объяснения создает живую энергию, объекты оживают. Я терпеть не могу наукообразных текстов вокруг своих выставок и никогда их не делаю или если есть необходимость что-то писать, стараюсь, чтобы эти описания были максимально развязными, глупыми, насмешливыми.

Татьяна Ильина: Вам интересно как люди воспринимают то, что Вы создали?

Андрей Бартенев: Мне интересно, когда я вижу радость в глазах, когда могу понять какая она. Когда ругают — это просто одна серая краска. Я стараюсь в любом искусстве видеть положительное, примечательное, что-то достойное восхищения. Очень люблю испытывать это чувство. Я вообще считаю, что музыка, театр, балет, изобразительное искусство — высшее проявление интеллектуальной деятельности, фантастическая способность нашего мозга что-то из себя выталкивать. Я не перестаю этому удивляться, это меня заставляет расти и не переставать быть художником. Потому что, если бы я разочаровался и утомился — давно бы все бросил. Но искусство наполнено таким количеством сокровищ и удивлений, что я плыву по течению и счастлив этим.

Татьяна Ильина: Вы строите творческие планы?

Андрей Бартенев: Я курирую государственную галерею в Москве уже пятый год, она называется «ЗДЕСЬ на Таганке». У меня есть творческие планы относительно этой деятельности. Но и мои ученики не дают мне скучать. Сейчас Вова Перкин работает над потрясающим проектом с легендарным московским фотографом Сергеем Борисовым, которому 75 лет, а Вове всего 24. Он заставил всех своих друзей, учителей раздеться догола и среди его рисунков на черной стене сниматься на черно-белую пленку. Это очень смешно. Я думаю, что в конце года или весной следующего годы мы увидим в полном объеме, что у него вышло. А сейчас он все время снимает, что-то дополняет и хочет сделать свою «Перкиенале». Молодежь полна юмора и это меня радует.

Татьяна Ильина: Вы активно занимаетесь преподавательской деятельностью, в том числе зарубежом. Чем продиктован этот интерес?

Андрей Бартенев: Мое преподавание мотивировано. В какой-то момент я решил, что Андрей Бартенев в своей жизни может лишь на 15 % окультурить пространство, а если он научит сто человек, то это будет 150% окультуривания. Это стратегический факт. Я счастлив, что у меня талантливые ученики: Гоша Рубчинский, Саша Фролова, Рома Ермаков, Ксения Перетрухина, Маша Стрельнова и многие другие.

Татьяна Ильина: Это Ваш вклад в будущее?

Андрей Бартенев: Нет, это способность тиражировать себя через своих учеников. И меня даже не смущает, что мои ученики сочиняют свой язык или работают в схожих со мной техниках. Потому что их сила — напор, они все равно добавляют туда такой адаптивный слой, который позволяет искусству быть более понятным уже другому, новому поколению. И это говорит о том, что мои мысли и устремления находят не только омоложение за счет учеников, но они еще имеют шанс уходить через поколение в будущее. Даже если я уйду из практики и стану замшелым музейным экспонатом, они все за меня сделают.

Кристина Малая: А что именно Вы им преподаете? Передаете свой подход, учите работе с материалом, цветом, композицией?

Андрей Бартенев: И это тоже, конечно. Сам подход — они рядом со мной работают, ассистируют несколько лет, улавливают дисциплинарную схему, понимают на что нужно обращать внимание, на что нет, и начинают работать дальше.

Татьяна Ильина: Ребята, которые учатся у Вас в Европе обладают совершенно иным культурным бэкграундом. Отличаются ли они от Ваших российских учеников? Какими бы художниками Вы хотели, чтобы они стали?

Андрей Бартенев: Я бы хотел, чтобы из них выросли высочайшего уровня профессионалами. В Норвежской театральной академии, в которой я преподавал девять лет на двух факультетах — сценографии и актерского мастерства, существует такая практика, когда студенты с ведущим педагогом создают реальный проект для реального события. Это не рассуждения и теория для будущей профессии. Это сразу настоящий театр, настоящее выставочное пространство, настоящая задача. Там нет засилья других предметов. Все, чем им дополнительно нужно овладеть они ищут самостоятельно. Через практику с реальными режиссерами, ролями познают где ошибка, а где успех, своим телом проверяют все. Это уникальная система, она не характерна для многих, в том числе в Европе. Так работают несколько университетов в Англии и эта Академия, о которой я рассказал, в Норвегии, а больше никто. В Осло есть также классическая Театральная Академия, которая работает иначе — со своим бесконечным занудством.
В России я не могу преподавать, меня приглашали в Высшую Школу Экономики, в Британку (Прим. ред. Британская высшая школа дизайна), но слишком часто попадаются студенты, для которых образование в сфере искусства — система развлечений. Мне это неинтересно. В других институциях засилье общих предметов, я вообще не понимаю, когда они занимаются профессией. Эпоха изменилась. Никому не нужны исторические знания, если человек не может выдавать высокого результата в своей специальности. Мир четко знает, что нужны суперпрофессионалы.

Кристина Малая: Почему из всех медиа перформативная практика вам интересна более всего?

Андрей Бартенев: Мне очень нравится возможность импровизировать. Это большая удача, если для воплощения замысла Бог посылает талантливых артистов, способных к свободной интерпретации роли, они неожиданно оживляют структуру так, что она приобретает новый смысл.
Моя любимая работа — перформанс «Три сестры» по пьесе А. П. Чехова. На кастинг к первой части, который мы проводили с режиссером Ларисой Александровой, к нам пришли артисты разных танцевальных (и не только) жанров, был даже молодой боксер. Я отобрал его и двух балетных танцоров из Московского академического Музыкального театра имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко — Алексея Любимова и Юлию Горюнову. Лариса удивилась этому выбору, и я тогда ответил ей, что в этом противоречии и есть идея «Трех сестер». Мы показывали этот треугольник, внутренний диалог, межстрочье пьесы. Весь накал был создан этим. Это было потрясающе, так красиво!
Я люблю создавать подобные ребусы для своего ума: придумываешь изначально сложную ситуацию и потом пытаться решить, как из нее выйти — это доставляет удовольствие.

Татьяна Ильина: Вам интересно было бы поучаствовать в междисциплинарных театральных проектах?

Андрей Бартенев: Да, мне было бы интересно поработать с современными театрами в Европе, например, но я не буду ломиться туда сам, без приглашений. Я не рвусь ни в галереи, ни в театры, человеческая жизнь — самое ценное, а строить себе карьеру, репутацию — это такая пустота. Гораздо важнее несколько часов провести на берегу моря, поругаться с чайкой, собрать мусор в лесу…