Иероним Босх — художник, в биографии которого до сих пор много пробелов и загадок. Кем же был знаменитый брабантский мастер? Босх родился в Нидерландах в городе Брабант. Точная дата его рождения неизвестна, но предполагается, что художник появился на свет в 1450-х. Босх рос в семье живописцев, поэтому первые уроки живописного ремесла он скорее всего получил дома. Примечательно, что Босх — это псевдоним, который художник взял, чтобы отделиться от остальных представителей своего знаменитого рода. Первые известные картины живописец создал в 1470-х годах, что опять же предположительно, потому как Босх не датировал ни одну из своих работ.

Босх будто бы сам хотел остаться в тени истории. От него не сохранилось каких-либо документов, писем или дневников. Да и самых известных картин Босха всего около 20, что мало по сравнению с другими художниками. Зато творчество живописца веками привлекает искусствоведов и исследователей, желающих разгадать все его загадки.

Ближе познакомиться с жизнью Босха можно в книге Дмитрия Овсянникова «Брабантский мастер Иероним Босх», новинке «Издательского Дома Мещерякова». Отличительная особенность книги в том, что это не классическая биография, а художественный роман на основе реальных исторических фактов, который понравится и любителям художественной литературы, и поклонникам исторической прозы.

В рубрике «Книжное воскресенье» журнал Точка ART публикует фрагмент главы, посвященный созданию выдающегося произведения маэстро Иеронимо — «Распятая мученица».

Часть II. Белая дама. Профессор ночных кошмаров

— Босха называют профессором ночных кошмаров! — разглагольствовал Мэттью Перри, приехавший из Нью-Йорка. — Он создавал картины по заказу церкви. Чтобы напугать людей.

— Просто взять и напугать? Но для чего? — осторожно поинтересовался я. Не знаю точно, чего я хотел больше — прекратить словоизвержения американца или же, наоборот, подогреть его. Уж очень занятно было слушать, как размышляет о всех сферах жизни это ковбой-искусствовед.

— Это же Средневековье, там же сплошь тирания! — Американец поднял брови и широко распахнул глаза — видимо, не мог скрыть удивления от моей непонятливости. — Церковная и светская одновременно. Власти только и делали, что выдумывали новые законы, предписания, запреты, наказания и казни! За все подряд, за обычные проявления любви к жизни!

— У вас есть примеры подобных законов? — улыбнулся Тиль. Он обожал рассказывать анекдоты о странных, почти средневековых запретах, действующих в США, и я всерьез забеспокоился, что разговор сейчас повернется в эту сторону.

— Да только посмотреть, кто и как мучается в босхианском аду! — увлеченно продолжал Мэттью. — Игроки в карты, влюбленные, музыканты! Хотя бы тот, что распят на струнах арфы? Или другой, с нотами на заднице? А люди видели это, верили и боялись. А потом забывали и брались за старое, пускались во все тяжкие. И правильно делали. Природа создала нас не для того, чтобы мы торчали в церкви и распевали каноны! Средневековые ценности безнадежно устарели. Но их по-прежнему считают произведениями искусства, — победно завершил американец, не замечая того, что мы уже еле сдерживаем смех.

Тем временем за Босха уже успели вступиться наши близнецы. Братья Карл и Хуберт, как нарочно, выслушали все, что было сказано. И им, ценителям и знатокам не только Босха, но и всех его последователей вплоть до Сальвадора Дали, не понравилось, что мастера ругают.

— И учтите — Босх не был безумцем! Чтобы доказать это, достаточно сопоставить известные факты о нем!

— Будь он тихим безумным затворником, он бы не занимал высокого положения в городе! Не получал бы заказов от вельмож и высокого духовенства! Ему бы не поручали ответственных дел в Братстве Богоматери! Может, разглядели бы его работы после его смерти, и то не факт!

— В общем, он не был похож на Говарда Лавкрафта! К тому же шизофреники бредят на какой-то один, свой собственный, лад и не меняют его по настроению! А творчество Босха многообразно!

— А будь Босх шумным фриком — оброс бы анекдотами! Да, при жизни! И, может быть, доигрался бы до обвинения в ереси со всеми вытекающими! Но ничего этого не было! Он прожил долгую жизнь, был богатым и уважаемым человеком!

— Безумцы в те времена не жили долго! Да и пьяницы тоже — это я для тех, кто приписывает Босху алкоголизм!

Оба одинаковых рыжебородых великана говорили наперебой, отчего казалось, что один человек странным образом раздвоился и не замолкает, при этом меняется только глотка, из которой он хочет звучать дальше. Диспут уже обернулся перепалкой, перепалка грозила перерасти в полноценную баталию. Дело в том, что браться не привыкли стесняться в выражениях, если чувствовали себя задетыми.

Забавнее всего было смотреть на беднягу Мэттью — он, кажется, так и не понял, в чем его ошибка и за что его собираются покусать сразу с двух сторон. В другой раз я бы с удовольствием понаблюдал за развитием событий, но сейчас понял, что гостя пора выручать.

— А вы не могли бы рассказать о триптихе «Распятая мученица»? — обратился я к Карлу и Хуберту. Прием сработал — оба поклонника Босха обернулись ко мне, мгновенно оставив в покое слегка недоеденного Мэттью.

— Это про Юлию Корсиканскую? — поинтересовался Карл.

— Да, иногда «Распятую мученицу» связывают с ее именем.

— Трудно сказать, если у триптиха связь именно с ней, — с готовностью ответил Хуберт. — Дело в том, что сам Босх не подписывал названия своих работ. Юлия, если верить легенде, была карфагенской рабыней. А мученица Босха одета как принцесса.

— На ней нарядное платье, и даже корона на голове, — вставил слово Карл.

— Это интересная история, ее стоит узнать. — Я жестом пригласил Мэттью послушать, он присоединился, хотя на близнецов взглянул не без некоторой опаски. — Пример того, что Босх писал не только чудовищ и сцены адских мук.

— Поэтому, скорее всего, «Мученица» — это не святая Юлия, хотя ее и почитали в Хертогенбосе, — продолжил рассказ Карл. — Скорее он изобразил принцессу Вильгефортис. Ее почитали не меньше.

— Хотя она и не существовала, — вступил Хуберт. — Принцесса — вымысел чистой воды, придуманная по образу и подобию множества христианских мучеников. Трогательная сказка о вере. Само ее имя, считайте, говорящее, в духе нравоучительных сказок.

— «Virgo fortis», то есть «стойкая дева» по-латыни.

— За мужество? — робко спросил Мэттью.

— Нет. За бороду! — хором ответили близнецы.

— Вы меня разыгрываете. — Теперь уже американец выглядел раздосадованным.

— Нисколько. Таков сюжет. — Карл уже забыл, что несколько минут назад сердился на иностранца. Все-таки делиться знаниями ему нравилось гораздо больше, чем устраивать разнос. — Давным-давно, где-то в далекой Португалии, юная принцесса была обещана своим отцом-королем в жены мусульманскому владыке. И все бы ничего, только принцесса тайно крестилась и нипочем не хотели идти замуж на иноверца. Чтобы сорвать свадьбу, она истово молилась Господу Богу, прося сделать ее уродливой. А отец, разгневавшись, распял дочь точно так же, как некогда был распят Иисус Христос.

— Если истово молиться, можно не успеть побриться, — добавил Тиль, подмигивая близнецам.

— А вы говорите — не ужас. — понуро произнес Мэттью.

— Если знать, как была придумана легенда, то ничего ужасного нет, — улыбнулся Хуберт. — Даже смешно. Дело в том, что в Италии распятого Христа часто изображали в длинной тоге. Иногда с венцом на голове. А жители северной Европы привыкли видеть его в набедренной повязке. Тогу они неизменно принимали за женское платье, а борода на лице при этом никуда не девалась. Вот и вышли из положения, как сумели. Придумали себе мужественную бородатую принцессу.

— Но ведь у мученицы на триптихе нет бороды? — спросил я.

— Была, — с готовностью ответил Карл. — Просто триптих плохо сохранился, сейчас ее почти невозможно разглядеть. Она была нанесена едва заметными мазками.

— Складывается впечатление, что художник как будто пожалел уродовать лицо девушки бородой, — продолжил Хуберт. — Так ли это и почему — загадка.

Распятая мученица (начало)

— Я предложил бы вам, господа, изобразить сцену поклонения волхвов. — Йерун, обращаясь к заказчикам, старался говорить медленно и размеренно, чтобы те не упустили ни единого слова и все верно поняли. Впрочем, его опасения оказались напрасными — заказчики прекрасно знали фламандский язык. — Либо сцену из жития Святого Иоанна, чье имя носит этот прекрасный собор.

Собеседники мастера лишь отрицательно покачали головами.

Пару дней назад члены Братства Богоматери представили Йеруна иноземцам — богатым венецианским купцам. Братья Маттео и Федерико Дореа уже не первый раз прибывали в Хертогенбос по торговым делам. Художник встретился с итальянцами в капелле собора Святого Иоанна, где обыкновенно проходили собрания братства.

Сказывали, что купцам нет дела до искусства, и они обычно не заказывают картины. Однако же Йерун по собственному опыту знал, что это не так. Хотя чаще всего к мастерам искусств обращались дворяне или служители церкви, но художнику не раз доводилось работать для состоятельных бюргеров, торговцев и ремесленников. Даже домовитые, сдержанные во всем жители Хертогенбоса, разбогатев, не отказывали себе в предметах роскоши, украшая картинами и триптихами домашние молельни. Иные просто полагали, что обладание чем-то подобным хотя бы немного приближает их к знати — потуги таких мещан во дворянстве часто бывали смехотворны, а от доставшихся им картин всякому сведущему в живописи делалось дурно. Встречались и такие, кто искренне проникался написанным, ведь картины и триптихи почти всегда изображали сцены из Священного Писания или иллюстрировали жития святых.

Поэтому Йерун не удивился, когда венецианские купцы обратились к нему с заказом- ведь итальянцы славились как первые ценители искусства во всей Европе. Удивительно было другое — братья Дореа с необыкновенным тщанием обсуждали сюжет будущей работы. Купцов совершенно не занимало то, что чаще всего изображали для домашних молелен. Они задумывали сделать подарок самому кардиналу.

— Кардинал загорелся желанием получить в свою коллекцию подобную диковинку, непременно кисти живописца из дальней страны. Например, фламандского. Но при этом — не связанную с сюжетами из Священного Писания.

— Но почему?

— Потому что все работы итальянцев — о том же. Если один и тот же сюжет изображают разные кисти, остается только поставить картины рядом и сравнивать, искать сходства и различия.

— Для ценителей искусства это может стать увлекательной игрой!

— Возможно, маэстро. Но не более чем игрой. Сравнение неизбежно заставить говорить о лучшем и худшем мастере. Будет спор, но победителей не будет.

— Поэтому кардинал хотел бы что-то особенное, способное удивить, поразить! Чтобы не возникало и мысли о сравнении! О вас, маэстро Иеронимо, говорят как о мастере самых удивительных, ни на что не похожих образов.

— мне доводилось изображать на рисунках и триптихах муки и ужасы ада, — кивнул Йерун. — Там все законы бытия встают с ног на голову, от этого рождаются поистине невообразимые явления и образы. Кролики начинают охотиться на людей, пословицы и поговорки выглядят так же, как звучат, лед и пламя шествуют бок о бок и не мыслят соперничать друг с другом, свет не вытесняет тьму, но густо перемешан с нею. Любые химеры обретают жизнь, плоть и движение. И даже чудовищное здесь может выглядеть по-своему красивым. И не в одной преисподней — везде и всюду, где только нечистая сила подступает к человеку. Быть может, вам стоит обратить внимание на это, господа?

С этими словами он положил на стол несколько рисунков с изображением монстров и альраунов — те, что выбрал заранее, сочтя наиболее занимательными. Венецианцы молча принялись рассматривать изображения. Впрочем, молчали они недолго.

— Bravo! — взорвался Федерико. — Bravissimo, маэстро Иеронимо! Право, это потрясающе!

Маттео оставался спокойным:

— Действительно, это чудесно. Однако мы не хотели бы останавливаться на обитателях преисподней, как бы причудливы они ни были, — и, уловив вопросительный взгляд художника, венецианец пояснил: — Адские сущности не сумеют удивить образованных итальянцев. Они слишком хорошо знакомы с трудами синьора Данте Алигьери. Описания ада в «Божественной комедии» сделали дьявольские изломы мироздания настолько привычными для наших соотечественников, что даже видение ада собственными глазами вряд ли будет удивительно для них. Даже столь необычного ада, как описали вы, маэстро. Словом, живописать ад не стоит.

— Что же тогда способно обогатить коллекцию кардинала таким образом, как он желает? — Художник не скрывал удивления? Он впервые столкнулся с тем, что фантастические образы не могли удовлетворить искателей диковинного.

— Новый сюжет. Неведомый итальянским мастерам, к тому же написанный не в привычной итальянской манере живописи. Следовательно, его не должно быть в Библии, а саму работу следует выполнить без оглядки на Италию.

— Только и всего?

— Но хотелось бы, чтобы работу выполнил прославленный искусный живописец. Не похожий на собратьев по цех
у. И поэтому нам рекомендовали вас, маэстро Иеронимо.
— Здесь, на севере, сильно почитание собственных святых. Взять хотя бы святую Либерату.

— У нас ее чаще называют Вильгефортис, — кивнул художник. — Стойкая дева покровительствует девицам, желающим уберечь себя от не в меру настойчивых ухажеров. Предание о ней в Северном Брабанте известно каждому.

— Следовательно, вы изобразите мученичество virgo fortis, — улыбнулся старший Дореа. — Это будет самое произведение северного искусства, которого, как считает кардинал Гримани, не хватает в его коллекции.

— Закажете картину?

— Триптих. Пусть распятая мученица будет изображена на центральной части, изображения на боковых — по вашему усмотрению.

---

Читайте на сайте журнала главы из других книг:

«Венский гений Эгон Шиле»: глава из книги Льюиса Крофтса
«Идеально другие. Художники о шестидесятых»: глава из книги Вадима Алексеева
Обмен дарами: глава из книги «Восковые ноги и железные глаза. Вотивные практики от Средневековья до наших дней»
«Бетховен и русские меценаты»: глава из книги Ларисы Кириллиной
«Юрий Ларин. Живопись предельных состояний»: глава из книги Дмитрия Смолева