Как златокудрые героини Гомера превратились в глупых блондинок? Отчего Антон Павлович Чехов считал Венеру «безобразной»? Какая связь между подсолнухом Оскара Уайльда, кофтой Владимира Маяковского и желтым билетом Сони Мармеладовой? Чьи останки вставляют в бюстгальтер «на косточках»? Почему Джон Донн любил блох? Каким образом лилия, цветок страсти из «Песни Песней», стала символом непорочности Девы Марии? Случайно ли Александр Блок облачает изменницу в синий плащ? Чем пахли духи Льва Николаевича Толстого? Откуда у Царевны Лебеди звезда во лбу и месяц под косой? На чем держался гульфик в шекспировские времена и благодаря чему сохраняют идеальную форму современные мужские костюмы? Что общего у русских купчих и японской аристократии? Наконец, может ли человек с чистой совестью ходить в несвежей рубашке?

В новой книге «Адам и Ева. От фигового листа до скафандра» Марина Скульская, историк моды, автор бестселлера «Мода. Самое человечное из искусств», раскрывает массу загадок истории мировой культуры, красоты, гигиены и моды. Мысли автора парадоксально подкрепляются цитатами из произведений величайших прозаиков и поэтов разных эпох. Многочисленные портреты, гравюры, редкие предметы из собраний знаменитых музеев — от Всероссийского музея А.С. Пушкина в Петербурге до Рийксмюсеума в Амстердаме и Кадриоргского дворца в Таллинне — соседствуют с коллекциями ведущих дизайнеров и модных Домов планеты. Книга вышла в издательстве «Дитон» на русском и английском языках.

Журнал Точка ART публикует главу из книги, название которой говорит само за себя: «Ни за что не женитесь на женщинах с волосами соломенного цвета»

---

Древние греки, пытавшиеся решить вопрос с превращением волос в золото силами науки, искусства и литературы, не преуспели так, как древние римляне, просто закупавшие солнечные шиньоны у ближайших соседей-варваров германцев примерно со второй половины I в. до н.э.

Происхождение слова «блонд» до сих пор еще не изучено досконально, но по одной из версий его также позаимствовали римляне у германских племен и использовали для обозначения желтого цвета. В старофранцузском эпитет «блонд» встречается с XII века и служит для определения золотистых, русых, белокурых и даже рыжеватых волос. Староанглийский добавляет к традиционному значению еще два, вполне современных — «смешивать» и «окрашивать».

С 1755 года «блондами» начинают называть изысканное кружево ручной работы, которое создают в Шантильи и Байе из шелка-сырца характерного золотистого оттенка.

Так или иначе, именно древние римляне увидели колоссальный коммерческий потенциал в светлых волосах. А потому скорее им, а не грекам, мы обязаны не прекращающейся до сих пор «золотой лихорадке».
В одной из эпиграмм Марциал скорбит об умершей молодой рабыне, «Чьи кудри и бетийского руна лучше // Блестящей рейнских кос и золотой векши».

На несвойственную сатирику Марциалу грусть у нас найдется острая сатира философа и лирика Овидия. В «Любовных элегиях» есть такой сюжет:

Сколько я раз говорил: «Перестань ты волосы красить!»
Вот и не стало волос, нечего красить теперь.
А захоти — ничего не нашлось бы на свете прелестней!
До низу бедер твоих пышно спускались они.

Выход один:
Волосы пленных тебе прислать из Германии могут,
Будет тебя украшать дар покоренных племен.
Если прической твоей залюбуется кто, покраснеешь,
Скажешь: «Любуются мной из-за красы покупной!
Хвалят какую-нибудь во мне германку-сигамбру.

(Перевод С. Шервинского)

Но женщины не унимались. Прошло несколько сот лет, и вот уже Тертуллиан в трактате «О женских украшениях», (197 г. н.э. (?) взывает не к разуму, но к совести ветреных красоток: «Иные из вас беспрерывно занимаются мазанием своих волос, чтобы доставить им белокурый цвет. Они как будто стыдятся своего отечества, и сердятся, что рождены не в Галлии или Германии. Они стараются насильственно передать волосам своим то, чем природа одарила сии народы. Печальное предзнаменование составляют сии блестящие волосы: суетная и мнимая красота их приводит к безобразию. Действительно, не говоря о прочих неудобствах, не правда ли, что чрез употребление сих благовоний теряются нечувствительно волосы? Не правда ли, что и самый мозг слабеет от сих посторонних влаг и от безмерного солнечного жара, на котором угодно вам палить и сушить свою голову? Можно ли любить прикрасы, производящие столь гибельные следствия? Должно ли называть добром то, что составлено из столь непристойных вещей?»

Из Древнего Рима мода на блондинок переехала в новую империю — Византийскую, и теперь уже на фресках и иконах в соборах, церквях и частных домах изображались златокудрые христианские святые.

Дева Мария, разумеется, — блондинка, и потому всем светловолосым женщинам стали приписывать особые качества Богоматери: целомудрие, кротость, доброту, нежность…

Циничный и развратный XVIII век относился к этим верованиям с большой иронией. Маркиза де Мертей из «Опасных связей» Шодерло де Лакло пишет в письме виконту де Вальмону о своем бывшем любовнике: «И меня и вас Жеркур без конца раздражал тем, что он придает своей будущей жене такое значение, а также глупой самонадеянностью, заставляющей его думать, что он избегнет неизбежного. Вам известно его нелепое предубеждение в пользу монастырского воспитания и еще более смехотворный предрассудок насчет какой-то особой скромности блондинок».

Тем не менее, стереотип был весьма устойчивым. К примеру, Жан-Жак Руссо в «Исповеди» признается, что «несмотря на то», что его возлюбленная мадемуазель де Брей была брюнеткой, «в выражении ее лица была характерная для блондинок нежность», перед которой его сердце «никогда не могло устоять».

В «Беатрисе» Оноре де Бальзака блондинки, помимо прочего, — идеальные жены, поскольку ведут свое происхождение от Евы; они «чада Господни», именно в них воплотился Его «сокровенный замысел». Что же касается темноволосых женщин, произошедших от Адама, — они слишком мужественны и независимы, чтобы связывать себя узами брака.

В XIX столетии уже никто не питал иллюзий насчет непорочности и святости блондинок, и в моду стали входить брюнетки, роковые красавицы, не скрывающие своей страстной натуры. Но пока век длился, жила и вера в то, что репутацию блондинок еще можно спасти.

Так, следуя умирающей традиции, Николай Гоголь в «Мертвых душах» нарисовал дочку губернаторши, «свеженькую блондинку, с тоненькими, стройными чертами лица, с остреньким подбородком, с очаровательно круглившимся овалом лица, какое художник взял бы в образец для мадонны и какое только редким случаем попадается на Руси, где любит всё оказаться в широком размере, всё, что ни есть: и горы, и леса, и степи, и лица, и губы, и ноги…»

Герцен в «Былом и думах» описал потрясение своего друга Эрнста Гауга, участника восстания в Вене 1848 года, защитника Римской республики 1849-го, иначе говоря, человека прогрессивных взглядов, от встречи с семнадцатилетней белокурой красоткой Левонтиной в парижском Cafe Riche: «после длинных и курьезных фраз о тинтореттовской прелести ее волос и глаз, Г<ауг>, только что мы уселись за стол, начал проповедь о том, как с лицом Мадонны и выражением чистого ангела не эстетично танцевать канкан».

В 1907 году французский химик Южен Шуллер разработал уникальную формулу краски для волос и назвал ее Oréal. Игра со словами «ореол» и «золото» (l`or) в одной из самых известных на сегодняшний день косметических компаний мира нашла отражение в рекламных образах, где девушки представали то златокудрыми нимфами, то святыми с нимбами — трудно придумать более яркий символ стойкости краски.

А как блондинки стали символами наивности, легкомыслия и глупости? Думаю, ответственность лежит, прежде всего, на Уайльде. В «Портрете Дориана Грея» лорд Генри советует ни за что не жениться на женщинах с волосами соломенного цвета, потому что девицы такого сорта «ужасно сентиментальны».

Пэлем Гренвил Вудхауз развивает эту мысль и рисует образ, близкий к современным анекдотам: «внешность у Мадлен Бассет чрезвычайно привлекательная, в этом ей не откажешь: стройная, изящная, как дрезденская статуэтка <…> роскошные золотые волосы, и вообще все, как говорится, при ней.

Откуда человеку, который видит ее в первый раз, знать о ее слезливой сентиментальности, о том, что она каждую минуту готова засюсюкать с вами, как младенец. А меня от этого тошнит. Не сомневаюсь, такая непременно подкрадется к мужу, когда он ползет к завтраку, у несчастного башка раскалывается после вчерашнего, а она зажмет ему ручками глаза и кокетливо спросит: «Угадай, кто?»

Роман Аниты Лус «Джентльмены предпочитают блондинок», изданный в 1925 году, сразу же стал бестселлером и был переведен на тринадцать языков. В 1949-м на Бродвее был поставлен одноименный мюзикл, а в 1953-м Говард Хоукс снял фильм, ставший легендой кинематографа, с Мерилин Монро в главной роли. Анита Лус рассказывала, что идея книги родилась у нее в поезде, во время одной из поездок из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, когда все мужчины в вагоне только и делали, что угождали одной молодой актрисе. Для Аниты, брюнетки, было совершено очевидно, что причиной этого помешательства стали натуральные светлые волосы девушки. Писательница перебирает знакомых блондинок, и все они оказываются «тупыми» и «безмозглыми», но, тем не менее, могут вскружить голову любому мужчине на земле.

В 1953-м Агата Кристи написала пьесу «Свидетель обвинения» по собственному одноименному рассказу 1925 года. Один из новых сюжетных поворотов в инсценировке связан с легкомысленным поведением подозреваемого в убийстве молодого человека: его замечают в компании блондинки, и этот факт очень смущает и тревожит его адвоката. Стал бы он так волноваться из-за брюнетки?

Об авторе: Марина Скульская — историк моды, автор книг «Адам и Ева. От фигового листа до скафандра», «Мода. Самое человечное из искусств», куратор отделения «Мода» в Международной школе дизайна IDS (Санкт-Петербург). Постоянный эксперт телеканалов и радио-программ в России и за рубежом.

О книге:
Книга «Адам и Ева. От фигового листа до скафандра» представлена в книжном магазине Главного штаба, в имидж-школе Елены Анненковой, в Au Pont Rouge (осталось 2 экземпляра на англ), в Рийксмузеуме в Амстердаме, в KUMU и музее Кадриорг в Таллинне, в МД «Янис Чамалиди»