Проект фестиваля-инсталляции «33 Звука: Азбука петербургского эксперимента», который проходит у западного фасада Манежа и о котором мы писали ранее, был придуман художником и дизайнером Андреем Пуниным. Две основные составляющие его части — выставочную и концертную — курируют художник по звуку и конструктор музыкальных инструментов Борис Шершенков и музыкант Андрей Поповский.

Редакция Точка ART поговорила с ними о специфике фестиваля, шумах города, звуке как феномене и перспективе развития подобных проектов в искусстве.

Татьяна Ильина: Какой художественной выразительностью, на ваш взгляд, обладает звук? Какова сила его воздействия?

Борис Шершенков: Звук — совершенно уникальное явление. С одной стороны — это объективный физический феномен, который существует в четырёх измерениях и в каком-то смысле объединяет их, так как распространяется одновременно и в пространстве, и во времени — имеет конечную протяжённость, свои границы и закономерности распределения.
С другой стороны, звук — это то, что мы слышим, то есть воспринимаем как слуховое ощущение, причём восприятие идёт сразу на нескольких уровнях: объединяет слуховой анализ и чувственные переживания, сознательное и подсознательное.
Кроме того, звук — это одновременно индивидуальное и социальное переживание, так как все, находящиеся в звуковом поле, воспринимают его вместе.
Все названные три свойства определяют его особое место в человеческой культуре, в технологии и в искусстве в частности.

Андрей Поповский: Я считаю, что звук обладает той силой воздействия, которую человек способен в нем разглядеть. Звук — инертная среда, сам по себе он не обладает никакой художественной выразительностью. А там, где ты начинаешь слушать внимательно — возникает музыка. Одним словом, все зависит от концентрации слушателя.

Татьяна Ильина: Почему звук в данном проекте выбран как основополагающий концепт?

Борис Шершенков: На мой взгляд, отличительной чертой нового искусства является неразрывность между эстетикой и технологией — новые технологии приводят к появлению новых концепций, манифестов, направлений, и наоборот — художественные идеи требуют передовых технологических решений, многими из которых мы затем пользуемся в повседневной жизни.
Эти взаимосвязи мы видим (слышим), если обращаемся к звуковому искусству и современной экспериментальной музыке, и, думаю, в том числе этим обусловлен всплеск интереса к звуку как к феномену и к sound-art как к одному из важнейших направлений технологического искусства, который наблюдается в последнее время. В работах, представленных в проекте «33 звука», мы можем услышать отголоски искусства далёкого будущего, свидетелями зарождения которого мы сейчас являемся.

[Not a valid template]

Татьяна Ильина: Проект «33 Звука» предлагает каталог наиболее значимых петербургских звуковых феноменов. В чем Вы видите задачу проекта — ведь мы слышим звуки Петербурга каждый день?

Борис Шершенков: В Петербурге сложилась совершенно особая среда, обусловленная историческим бэкграундом, — здесь сплелись множество идей, технологий, персон, с которых начались изменения звукового ландшафта всей страны, а затем и мира, — радио, железная дорога, звукозапись, звуковое кино, микротональная и электронная музыка и многое другое. Существуют множество проектов, в какой-то мере вобравших и продолжающих эти начинания, и выставочная часть во многом посвящена этой преемственности, идеям, к которым мы не вполне готовы и сегодня — спустя столетие после их появления.
Другая сторона проекта — фестивальная, это в первую очередь срез современного состояния звуковой культуры Петербурга — от коллективов, занимающихся звуковыми реконструкциями, и произведений петербургских академических композиторов, до звуковых перформансов локальной шумовой сцены и экспериментов в области электроакустической импровизации.

Андрей Поповский: Да, Петербург мы слышим каждый день, но в разрезе дня сегодняшнего. А что было 50 лет назад? Проект по большей части архивный — как звучали тогда музыкальные инструменты, какой был радиоэфир, какие были находки в области синтеза звука. Ну и, конечно, истории людей, сейчас почти никому неизвестных, но внесших огромный вклад в историю русской экспериментальной музыки. Например, гитарист группы «Зга» Валерий Дудкин одним из первых стал использовать расширенные техники игры, препарации инструмента, альтернативные строи, паял собственные примочки.

Татьяна Ильина: Как звучит наш город лично для вас? Каковы его основные и любимые вами звуки?

Андрей Поповский: Для меня звук города — это преимущественно «водяные» звуки — шум дождя и плеск волн. Но и «тяжело-звонкое скаканье по потрясённой мостовой» меня тоже радует.

Борис Шершенков: Одно из направлений проекта «33 звука» — это звуковая экология или экоакустика, наука, изучающая звуковые ландшафты, их влияние на человека и способы сохранения, в том числе в виде полевых записей. Мало кто знает, что именно в Петербурге (тогда — Ленинграде) в начале ХХ века работала лаборатория Александра Фёдоровича Шорина — изобретателя, создавшего систему звукового кино и первые массовые портативные рекордеры, позволяющие записывать звук «в поле», что в каком-то смысле и положило начало полевым записям как отдельному жанру.
В современном Петербурге практически не уделяется внимание экоакустике при планировании и строительстве. Из-за этого многие уникальные акустические объекты утрачены, однако, всё ещё существуют полуденный выстрел с Петропавловской крепости, звуки судоходства в каналах, уникальная акустика Витебского вокзала, катакомб Петрикирхе, ротонды БИКЦиМ на Невском, 20 или мастерской скульптора Аникушина, которые становятся оправой для концертов и основой звуковых произведений.

[Not a valid template]

Татьяна Ильина: Среди специалистов, изучающих современную культуру, бытует мнение, что наш мир — это, прежде всего, мир визуальных образов. Какие перспективы развития вы видите у звуковых арт-проектов?

Борис Шершенков: Разделение между визуальным и аудиальным во многом искусственное и обусловлено, в первую очередь, логикой экрана, будь то кинематограф, интернет-ресурс или приложение в смартфоне. Однако концепция экрана уходит в прошлое, и с изменением этой логики и распространением иммерсивных технологий, таких как VR (виртуальная реальность), звуку будет уделяться всё большее внимание.
Если мы вернёмся на 100 лет назад, то увидим, что в первом авангарде уже были заданы все предпосылки для новых видов искусства, в которых видимое и слышимое существуют на равных. Что-то подобное происходит сейчас в искусстве новых медиа, где заново начинают появляться синтетические проекты, а звук выходит из прикладной области и уже перестаёт восприниматься как нечто вторичное в аудиовизуальных произведениях.